Средства выражения категории рода. Субъективная сторона преступления Умысел и его виды

Так же как в системе мужского и среднего рода, в женском склонении выделяется группа суффиксов субъективной оценки. Экспрессивных формообразующих суффиксов женского рода больше, чем у слов мужского и среднего рода.
Формы субъективной оценки здесь также бывают разных степеней (рука- ручка- рученька; береза- березка- березонька; река- речка- речушка- речушка- реченька- речонка и т.п.).
Схожие по своему звуковому составу, различные по значению суффиксы дифференцируются ударением. Так, суффикс -ушк(а), -юшк(а) имеет оттенок фамильярной уничижительности или иронии, снисходительного пренебрежения: Марфушка, Ванюшка, болтушка, резвушка, толстушка, вертушка и т.п. Ср.: пивнушка, прост.-вульг. кинушка (кино). Безударный суффикс -ушк(а), -юшк(а) имеет ярко выраженное ласкательное значение: коровушка, голубушка, матушка, тетушка, речушка (но уничижительно: речушка), ивушка, головушка и т.п.16
Основное значение суффикса -ёнк(а), -онк(а) уничижительно-презрительное: старушонка, бабёнка, душонка, юбчонка, девчонка, клячонка, шубёнка, деньжонки и т.п. Впрочем, иногда это значение поглощается уменьшительно-ласкательным: ручонка, рубашонка и др.
Безударный суффикс -енк(а), лишенный экспрессивных оттенков, производит имена лиц женского рода: француженка, черкешенка, ср. также: нищенка.
Необходимо составить каталог основных уменьшительно-ласкательных и уничижительных суффиксов женского твердого склонения:
1. Продуктивный суффикс -к(а) с уменьшительно-ласкательным значением: книжка, ручка, ножка, капелька, спаленка, купаленка и т.п.17
2. Непродуктивный суффикс -ц(а), -ц(а) с уменьшительным значением, присоединяющийся к основам на мягкий согласный типа пыль, лень и т.п.: пыльца, крепостца, рысца, дверца, грязца и подобные, а также к словам на -от(а): краснотца, с грязнотцой и др. Но ср. также: с хитрецой (от хитрый).
3. Малопродуктивный суффикс -иц(а) с уменьшительно-ласкательным значением: водица, землица, кашица, вещица, просьбица и т.п.
4. Продуктивный суффикс -ечк(а), -очк(а) с ласкательным значением (вторая степень субъективной оценки): ямочка, книжечка, иголочка и т.п.
5. Непродуктивный суффикс -ичк(а) [вторая степень от уменьшительных на -иц(а)]: сестричка, водичка, земличка и т.п.
6. Продуктивный суффикс -ньк(а), -еньк(а), -оньк(а) с ласкательным оттенком (вторая степень субъективной оценки): реченька, тетенька, душенька, зоренька, подруженька, ноченька; в собственных именах: Наденька, Катенька; ср. в собственных именах мужских: Васенька, Петенька, Николенька и т.п. После твердых с, з и губных основы присоединяется суффикс -оньк(а): полосонька, березонька.
7. Продуктивный суффикс -ёнк(а), -онк(а) с экспрессией презрения: речонка, лошадёнка, коровёнка, девчонка, избёнка, комнатёнка и т.п.
8. -шк(а) с оттенком фамильярной, несколько пренебрежительной ласки (ср.: ашки, бешки- бывшее фамильярное обозначение учащихся групп А, Б в средней школе).
9. Малопродуктивный суффикс -ушк(а), -юшк(а) с ласкательным значением и в нарицательных именах нередко с оттенком народнопоэтической стилизации (почти исключительно в пределах категории одушевленности): зазнобушка, головушка, нянюшка, Манюшка и т.п.
10. Продуктивный суффикс -ушк(а), -юшк(а) с презрительным и уничижительным (редко с ласкательным) значением: пивнушка, речушка, комнатушка, деревушка, избушка и т.п. Но ср.: дочушка, девчушка и т.п. Слова на -ушка первоначально производились от слов с фамильярно-ласкательным суффиксом -уш(а) при посредстве суффикса -к-. В настоящее время суффикс -уш(а) за пределами образований от собственных имен очень непродуктивен. Ср. -уш(а) в немногих отглагольных образованиях: кликуша, крикуша [ср. суффиксы -ух(а), -ун, -унь(я)]. Ср. у Лескова в "Островитянах": "Тут влево резвятся другие русалки- хохотуши, щекотуши". В образованиях от именных основ, не относящихся к собственным именам, суффикс -уш(а) также непроизводителен. Ср. акт.-жарг. дорогуша, роднуша. Об оттенках экспрессии суффикса -уш(а), -юш(а) в собственных именах можно судить по такому замечанию Л.Толстого в "Воскресении": "...полугорничная, полувоспитанница. Ее и звали так средним именем- не Катька и не Катенька, а Катюша".
11. Непродуктивный суффикс -ёшк(а), -ошк(а) с резко выраженной экспрессией презрения: головёшка, рыбёшка и т.д.
12. Продуктивный суффикс -ишк(а), -ишк(а) с презрительным значением: работишка, страстишка, картишки, бородишка и т.д.
13. Продуктивный суффикс -ёночк(а), -оночк(а) (третья степень ласкательности) с оттенком фамильярной усиленной ласки: девчоночка, ручоночка, рубашоночка и т.п.18
14. Мертвый суффикс -урк(а) с ласкательным значением: дочурка, девчурка, печурка. Ср. снегурка.
Таким образом, в системе форм субъективной оценки опорными суффиксами женского рода являются -к(а), -шк(а), -чк(а), -н(ь)к(а).

К правам личности принадлежат не только права на жизнь, свободу, честь и другие высшие блага, связанные с понятием личности, но и права на существование и положение личности в семье, общине, государстве и других союзах, вне которых она не может существовать. Сюда же причисляют теперь права личности на свое имя, приобретаемое рождением или последующими юридическими актами, включительно со званием, титулом, гербом, промысловым именем ("фирма"), именем промысловых продуктов ("марки") и т. д., равно как и права на так назыв. "нематериальные блага", т. е. продукты умственной, художественной, изобретательной и других видов духовной деятельности личности*(295) . Все эти права называют часто и "статутными правами", или "правами состояния (Zustandsrechte)*(296) , а также - "правами в собственной личности" (Rechte an der eigenen Person)*(297) и, наконец, - "индивидуальными правами"*(298) . Но эти названия нам кажутся неудачными, так как первое из них не обнимает даже указанных сейчас прав личности, не говоря о тех, которые остались без упоминания, второе - сливает понятия субъекта и объекта права и, предполагая господство лица над той или другой частью своей собственной личной сферы, становится в противоречие с теми правами личности, которые, как, напр., право на честь, не заключают в себе и тени такого господства, а третье - может быть отнесено ко всем правам и, в то же время, исключено из всех союзных отношений, где права личности, как мы увидим это в теории юридического лица, играют также немаловажную роль. Поэтому мы и предпочитаем термин "права личности", которым обозначаются все права, неразрывно связанные с личностью как в ее индивидуальном, так и в коллективном бытии. Кроме того, им указывается и источник этих прав, лежащий в едином и высшем субъективном праве, сопровождающем все другие права, как гражданские, так и публичные, как индивидуальные, так и коллективные, как чисто личные, так и имущественные. Это высшее субъективное право есть не что-либо иное, как то же право личности на признание ее достоинства и самоопределения.

Из этого источника, как центра прав, развиваются и к нему же возвращаются все отдельные права личности, объединение которых в одно понятие представляет то важное преимущество, что, при неравенстве условий исторического развития и законодательных определений по отдельным видам этих прав, объединенное право личности делает возможным применение аналогии и восполнение недостаточной или вовсе еще не установленной защиты того или другого вида этих прав защитой, основанной только на общем праве личности. Если, напр., письма, не имеющие ни научного, ни художественного значения, не составляют предмета авторского права и не получают защиты на основании этого последнего, то неуполномоченное обнародование и таких писем может быть преследуемо иском, охраняющим право личности (actio injuriarum).

Некоторые из форм права личности получили в современных законодательствах такое же самостоятельное значение, как собственность, владение, обязательства и т. д. Сюда можно отнести, напр., права на имя, фирмы, промышленные марки, авторское право и т. д. Другие права личности снабжены особыми публично-правовыми гарантиями, не лишающими их и значения гражданских прав: таковы, напр., права на личную свободу, неприкосновенность жилища, свободу совести, свободу слова, тайну переписки, свободу передвижения, промыслов, торговли и т. д.*(299) Наконец, существуют и такие права личности, которые не выделились еще вполне из общего их источника и не могут быть защищены иначе, как средствами, извлеченными из этого же источника. Граница между этим источником и его формами, получившими самостоятельное значение и законное признание, по необходимости, текуча и неопределенна: право личности переживает еще в настоящее время процесс образования и развития. Возьмем, напр., право на собственное изображение, получающее значительную важность при современной практике фотографии, и особенно моментальной, но признано еще далеко не везде и представляет много спорного. В Германии уже законы 1870 и 1876 гг. запрещали распространение фотографии без согласия того, кого фотографируют. Но это запрещение не могло быть безусловно, так как изображения, как и биографии значительных людей своего времени, представляют интерес не только этих людей, но и всего общества. И мы не видим, почему этому последнему интересу может быть отказано в удовлетворении. Другое дело, если заинтересованное лицо неизвестно публике, или изображения и известных людей распространяются с целью неблаговидной рекламы или каких-либо злостных видов. Не может быть допущено, напр., ни принижение изображаемого лица, ни вторжение в его интимную жизнь: изображение голым, в халате и т. п. На этом основании немецкие суды осуждали изображение певицы на спичечных и бисквитных коробках, а в наделавшем много шума процессе о снятии фотографий с трупа Бисмарка постановили не только наказание виновных, но и конфискацию снятых фотографий*(300) .

Во всяком случае, можно сказать, что признанными законом формами права личности не исчерпывается его цель, и что законодательства представляют в этом отношении пробелы, которые не могут быть пополнены иначе, как обращением к общему праву личности - по крайней мере, до тех пор, пока из него не выработалось еще того или другого специального права личности, защита которого требуется новым правосознанием*(301) .

По различию благ, составляющих содержание права личности, виды его различаются друг от друга не меньше, чем виды других прав. Если личные блага служат условием самого существования личности, - таковы, напр., ее жизнь, свобода, честь и т. д., - то права личности отличаются особенно резко от всех других прав. И это отличие состоит, главным образом, в том, что такие права личности принадлежат теперь каждому лицу как таковому, независимо от каких бы то ни было оснований, требуемых для обладания другими правами. Они и возникают ipso jure, т. е. по праву, вместе с самой личностью.

Другие права личности имеют своим содержанием менее важные личные блага, как, напр., имя, почетные отличия, марки и т. д., или связаны с обладанием каким-нибудь имуществом, либо отправлением какого-нибудь промысла, напр., торговли, промышленности, и т. д., или, наконец, они представляются условием либо результатом какой-нибудь личной деятельности, напр., литературной, художественной, музыкальной и т. д. Большинство этих прав возникает, в отличие от прав личности предшествующей категории, в силу индивидуальных действий и таких же титулов, которыми могут служить как посторонние действия, напр., пожалования публичной власти, так и собственные действия, напр., личное творчество в форме изобретений, ученой и художественной работы и т. д. Но в некоторых случаях, - когда, напр., то или другое лицо принадлежит к известному классу лиц: купечеству, духовенству и т. д. - и эти права возникают в силу закона.

Еще более различий можно отметить в способах прекращения прав личности. По общему правилу, они прекращаются с отпадением субъекта, который ими обладает. Но существуют и наследственные права личности, переживающие своего субъекта - однако лишь на известный, определенный законом срок: таково, напр., авторское право, тогда как права на изобретения и многие другие права личности ограничены известным сроком не только по отпадении своего субъекта, но и с самого начала своего возникновения. Не говоря о правах личности высшего порядка, не ограниченных в своей продолжительности никаким сроком и никогда не допускающих прекращения через отречение, та же черта бессрочности, которую не надо смешивать с вечностью, невозможной ни при каких правах, наблюдается и при некоторых правах личности, менее связанных с личностью их носителей, - напр., правах, сопровождающих обладание известными земельными участками или ведение известных промыслов. В последних случаях допускается и отречение от права, и прекращение его вместе с гибелью земельного участка или промысла, к которому оно прикреплено: право личности служит здесь аксессуаром, или дополнением к другому праву, обусловливающим его существование.

То же можно сказать и о передаваемости прав личности: недопустимая в принципе - особенно, в отношении к правам личности высшего порядка, - она допускается в отношении к менее связанным с личностью правам этого рода и, особенно, таким, которые стоят в зависимости от какого-либо другого права. Но передача права личности допускается здесь не сама по себе, а вместе с тем правом, которому оно служит аксессуаром: сюда принадлежат опять права личности, связанные с земельным владением или отправлением какого-либо промысла, равно как и различные виды авторского права, передаваемые в другие руки, как целиком, так и в своих составных частях, напр., в праве издания*(302) .

Однако и при всех указанных различиях права личности объединяются несколькими общими признаками, сообщающими им характер особой и самостоятельной категории прав, отличной от всех других. Во-первых, все они запечатлены, хотя и в различной степени, чертами чисто личного права, т. е. прикрепленностью к своему субъекту, вместе с которым они как возникают, так и прекращаются. И уклонения от этого типа личного права происходят лишь в той мере, в какой предмет того или другого права личности объективируется, т. е. получает значение самостоятельного "нематериального блага", способного выступать в гражданском обороте как "вещь": мы видим это, напр., при авторском праве, правах на изобретения, промышленные марки и т. д.

Во-вторых, все права личности пользуются абсолютной защитой, которая идет против всех и каждого, кто становится в противоречие с ними. Эта защита требует от всех как признания прав личности, так и воздержания от нарушающих эти права действий; и неисполнение этого требования влечет за собой, с одной стороны, восстановление нарушенного права и, с другой - наказание правонарушителя или возмещение причиненного им ущерба. Такая абсолютная защита против всех и каждого, присущая, как мы увидим это ниже, не одним правам личности, дает повод называть эти последние абсолютными правами, в отличие от так назыв. относительных прав, представляющих собой юридическое отношение только между данным управомоченным и данным обязанным лицом и защищаемых уже поэтому не против всех и каждого, а лишь против данного обязанного лица; главный случай таких относительных прав мы имеем в обязательственных отношениях. Но права личности называют абсолютными и в другом смысле, в котором это название может быть применено только к правам, имеющим своим содержанием защиту жизни, свободы, части и т. п. высших благ. Только эти права личности можно называть абсолютными и на том основании, что они не связаны в своем возникновении никакими условиями и не только не производны, подобно другим гражданским правам, от тех или других юридических отношений, но и не приводят вовсе к таким отношениям, столь характерным для остальных гражданских прав, которые и считаются в этом случае относительными по причине своей связанности различными условиями и отношениями.

Наконец, в-третьих, права личности, вследствие своей идеальной природы, неоцененны, непереложимы на деньги и противоположны также в этом смысле всем имущественным правам. Это не исключает, однако, возможности и денежных исков, вытекающих из нарушения прав личности. Римский иск - actio aestimatoria, который под другими именами существует и в настоящее время, не нарушает понятия о непереложимости на деньги личных благ, так как вознаграждение и вообще деньги как в этом иске, так и в других личных исках не играют роли эквивалента нарушенного права, а исполняют карательную или возмездную функцию, служа наказанием или возмещением за оскорбление права личности, определяемым в зависимости не от одного размера причиненного имущественного ущерба. Неимущественному характеру прав личности не противоречат и чисто имущественные элементы их содержания, которые могут получить даже известную самостоятельность, никогда не отделяясь вполне от своего личного ядра. Права личности, развертывающие такое имущественное содержание, могут вступать и в имущественный оборот, сохраняя в неприкосновенности свою природу личных прав. Напр., издательское право, несмотря на свои имущественные черты, остается настолько же зависимым от авторского права, насколько право пользования в имуществе корпорации зависимо от права членства в этой корпорации или право пользования родителей в имуществе детей - от признанной законом родительской власти.

Таким образом, многие права личности могут быть, в то же время, и имущественными правами, и насколько они выступают таковыми, настолько их можно характеризовать, как "абсолютные имущественные права", т. е. такие, которые защищаются абсолютными исками против всех, кто противится их осуществлению. Таковы, напр., права на "нематериальные блага", имущественное содержание которых нельзя принимать за центр права, ни отделять его как вполне самостоятельное право от господствующего над ним и здесь права личности*(303) .

Полную противоположность правам личности составляют имущественные права, которые мы рассмотрим в учении об объекте права, ограничиваясь здесь общим определением этих прав, как таких, которые имеют своим предметом хозяйственные блага или хозяйственные ценности. И так как в современной системе хозяйства всякая хозяйственная ценность может быть выражена в деньгах, то мы можем принять и достаточно установленное теперь определение имущественных прав, как прав, имеющих денежную ценность*(304) .

Правда, собственность возможна и на вещи, не представляющие денежной ценности, как возможны и обязательства без денежной ценности. Но систематика права считается только с типами, а не с уклонениями от типов, и причисляет все вещные и обязательственные права в разряд имущественных.

Б) Права индивидуального и общественного обладания

Различие между правами индивидуального и общественного обладания стоит в связи с различием прав личности и имущественных прав, но имеет и самостоятельное значение. Индивидуальное обладание есть по своему типу имущественное, и индивидуальные права совпадают в большинстве случаев с имущественными, тогда как общественное обладание есть, по преимуществу, неимущественное, и предоставлено всем и каждому или, по крайней мере, значительным группам лиц. Этими чертами общественное обладание сходится с правами личности, но оно и отличается от них служением целям коллективного существования и подчинением своих имущественных элементов, если таковые в нем имеются, тем же целям коллективного существования. Поэтому индивидуальное и общественное обладание отличаются друг от друга не столько тем, что первое имеет имущественный, а второе - неимущественный характер, мы знаем индивидуальные права, лишенные имущественного значения, и общественное обладание, носящее имущественный характер, - сколько тем, что первое служит целям индивидуальной, а второе - коллективной жизни.

Указанное различие не принимается, к сожалению, господствующей теорией гражданского права, хотя оно сопровождается, как мы сейчас увидим, существенными юридическими последствиями. Первое указание на него принадлежит Иерингу, хотя и об этом юристе нужно сказать, что, ни в курсе своих лекций, и ни в одном из своих сочинений он не останавливается на этом различии, не разрабатывает его и следует в этом отношении за господствующим учением, игнорирующим особенности общественного обладания. Между тем не подлежит сомнению, что как история права, так и современные законодательства представляют нам, кроме форм индивидуального обладания благами внешнего мира, еще другие, вполне отличные от них формы общего или общественного обладания. Эти формы предшествуют в порядке исторической последовательности индивидуальному обладанию, так как жизнь человечества всюду открывается упорной борьбой за существование, которая может быть ведена не разрозненно, а только группами соединенных вместе индивидов. Поэтому общественное обладание в области как имущественных, так и других отношений было сначала господствующей формой юридических отношений, а общинное землевладение, как это доказано новыми исследованиями, составляло чуть ли не у всех народов форму поземельных отношений, предшествовавшую, в общем, порядку частной собственности. Последняя как продукт дифференциации имущественных и общественных отношений образовалась после продолжительного исторического процесса развития и, раз образовавшись, не вытеснила всех форм общественного обладания землей и другими предметами. Многие из этих форм удовлетворяют и поныне существенным потребностям жизни и не могут быть заменены формами индивидуального обладания. Поэтому общественное обладание не только не близится к упадку, но даже распространяется как в интенсивном, так и в экстенсивном отношении, и пользуется покровительством государства, которое должно видеть в нем средство для нравственного совершенствования личности и развития общественных стремлений. Покровительствуемое же государственной властью и получая от нее юридическую защиту, общественное обладание уже поэтому должно считаться правом, хотя оно и существенно отличается от форм индивидуального обладания.

Характерную черту последнего составляют исключительность права, служение его целям одного управомоченного лица. Этой исключительности не противоречит и общая собственность, или так наз. сособственность (condominium): принцип исключительности повторяется здесь внутри каждой из долей, на которые разделяется общая собственность. Каждая из этих долей представляет в своем качественном составе то же, что и целое общей собственности, которое разбивается на доли только в количественном, а не в качественном отношении; каждый соучастник общей собственности замыкается в свою долю и так же исключительно обладает ею, как если бы он был единоличным собственником. То же самое следует сказать и о так назыв. правах на чужую вещь, или сервитутах, выделяемых, по господствующему учению, из собственности: эти права так же исключительны, как и собственность.

В противоположность исключительности индивидуальных прав общественное обладание характеризуется тем, что вещи, на которые оно распространяется, находятся в пользовании всего общества или отдельных групп этого общества, причем ни один член его не исключает своим пользованием пользования других членов и не имеет на предметы общего обладания такого исключительного права, которым он мог бы распорядиться без согласия общества, подобно обладателю индивидуального права, т. е. продать его, заложить, вступить по поводу него в обязательства и т. п. Поэтому к общественному обладанию и не применяются положения, имеющие силу для прав частной собственности, владения, прав по обязательствам, давности и т. п. Вот это важное различие общественного обладания от индивидуальных прав, в связи с особенностями цели, функции и защиты, о чем мы будем говорить впоследствии, и заставляет нас выделять общественное обладание в особую группу прав, в особый институт, который будет рассмотрен в одном из отделов специальной части.

В) Права вещные и обязательственные

Разделение прав на вещные и обязательственные рассматривалось римскими юристами как omnium actionum summa divisio, т. е. как основное и обнимающее все права. И если "германисты" спорят о том, играло ли оно такую же роль и в средневековом германском праве, даже - было ли оно вообще известно этому последнему, то не подлежит сомнению, что со времени рецепции римского права это противоположение прав было не только принято, но и признано исчерпывающим для всех гражданских прав и европейской доктриной, проникнув затем как в судебную практику, так и в современные законодательства*(305) . Мнение об исчерпывающем значении этого разделения прав можно считать теперь сданным в архив, - так как оно было возможно только в условиях рецепции римского права, когда все свое как старое, так и новое, подводилось неизменно под одни и те же римские категории, - но разногласие в понимании юридической природы и отличительных признаков вещных и обязательственных отношений не прекращается до наших дней.

Оставим в стороне указанную уже неточность причисления всего вещного и обязательственного права к области исключительно имущественных отношений и разберем, прежде всего, очень распространенные в прежнее время и повторяемые с небольшими модификациями и новыми юристами определения вещного права как права, защищенного против всех третьих лиц, а обязательственного - как права, защищенного только против данного определенного лица. Эти определения неверны потому, что они, во-первых, характеризуют право его последствием, а не основанием, и смешивают понятия вещного и обязательственного права с более широкими категориями абсолютных и относительных прав. В категорию абсолютных прав, действительно характеризуемых, как мы это видели, абсолютной защитой против всех, кто становится в противоречие с ними, входят не только вещные отношения, но и права личности, и права семейного и иных общественных союзов против стоящего вне их мира, и много других прав, - так же, как и в категорию относительных прав, ограниченных защитой лиц, стоящих в данном юридическом отношении, входят, кроме обязательственных, и другие права, напр., права отдельных членов семейного союза в их взаимных отношениях и т. д. Поэтому, если мы и допустим, что действие против третьих лиц в вещных правах и действие против данного определенного лица в обязательственных правах составляют действительные свойства этих прав, то это будут такие свойства, которые вещные и обязательственные отношения разделяют со многими другими и которые уже поэтому не могут дать их отличительного признака. Вещные и обязательственные отношения будут видами родовых понятий абсолютных и относительных прав и не могут быть отличены друг от друга признаком, указанным в родовых понятиях.

Во-вторых, характеристика действия вещного права как действия против всех третьих лиц требует, во всяком случае, поправки в смысле территориального ограничения этого действия, т. е. ограничения его кругом лиц, подчиняемых данному правопорядку. Иначе получался бы абсурд внесения в определение прав такового момента, который не существует и не может существовать. Выходило бы так, как будто негры в Африке или малайцы в Полинезии были обязаны воздерживаться от нарушения моего вещного права в Петербурге, о котором они никогда не слышали и, вероятно, не услышат и которое уже поэтому никогда не могло бы быть ими и нарушено.

В-третьих, ни защита против третьих лиц, хотя она и сопровождает большинство вещных прав, ни защита против данного лица, сопровождающая большинство обязательственных прав, не дает критерия этих прав, так как существуют вещные права, ограниченные в своем действии против третьих лиц, как существуют и обязательственные права, снабженные защитой против третьих лиц, и число тех и других прав постоянно растет. В первом случае можно сослаться на права в движимых имуществах, защищаемые обязательственными исками, и права, осуществляемые так наз. "публициановым иском" (actio Publiciana), с которым мы познакомимся в учении о собственности и который не может быть предъявлен ни к собственнику спорной вещи, ни к другим управомоченным по тому же иску. Во втором случае можно указать на обязательства, внесенные в ипотечные книги, некоторые из вотчинных повинностей (Reallasten), право залога и другие обязательственные отношения, осуществляемые путем вещных исков.

Все приведенные соображения могут быть обращены и против господствующей теперь и представленной, главным образом, Виндшейдом доктрины, которая, отказываясь, по-видимому, от определения вещного права как права, защищенного против всех третьих лиц, видит, тем не менее, все его содержание в отрицательной обязанности третьих лиц не становиться с ним в противоречие и воздерживаться от всякого неуправомоченного воздействия на его предмет*(306) . Это определение сходится, в сущности, с предшествующим и за отрицательной стороной вещного права, в которой нельзя не видеть той же всеобщей защиты против всех и каждого, упускает из виду его положительную сторону, имеющую определяющее значение и для отрицательной и состоящую в непосредственном праве на самую вещь, служащую его предметом. При собственности, представляющей собой главный вид вещных прав и форму господства над всеми сторонами вещи во всем ее целом, эта непосредственность права в вещи выступает во всестороннем воздействии собственника на свою вещь (res mea est), насколько такое воздействие допущено законом и согласимо с социальной функцией собственности; при сервитутах, дающих нам формы частичного господства над отдельными сторонами полезности вещи, эта же непосредственность права сказывается в проходе или проезде через чужой земельный участок, проводе через него воды и т. д. И если господствующее учение видит в вещном праве только его отрицательный момент, т. е. одни запреты объективного права и одну защиту против всех и каждого, то мы не можем не согласиться с Дернбургом, когда он приурочивает этот взгляд к ложному пониманию права в субъективном смысле. "Кто отождествляет, - читаем мы в его Пандектах, - право в субъективном смысле с дозволенностью воли (Wollendьrfen), тот вместе с Виндшейдом должен придти к заключению, что о дозволенном можно говорить в отношении лишь к лицам, а не вещам. Кто же вместе с нами видит в субъективном праве участие в благах жизни, тот должен согласиться, что это участие выражается, прежде всего, в правах на вещи"*(307) .

Таким образом, качество права имеет вещь своим непосредственным предметом, и воздействовать на нее всеми дозволенными средствами составляет основной признак вещного права, и его абсолютная защита есть только последствие этого качества*(308) . Им же, а вовсе не абсолютной защитой, объясняется и различие вещных отношений от обязательственных. Вещное право не зависит в своем существовании ни от кого, кроме управомоченного им лица и объективного правопорядка; оно существует без посредства какого бы то ни было другого лица или другой вещи; между управомоченным и предметом его права не стоит здесь никого и ничего. Напротив, обязательственное право характеризуется более всего тем, что между его управомоченным субъектом и объектом права мы видим еще лицо, которое не может быть объектом права, будучи его пассивным или обязанным субъектом. Цель обязательственного права достигается только через посредство этого обязанного субъекта, и о непосредственности отношения между управомоченным лицом и предметом его права тут нет речи. Вещь добывается. или интерес, лежащий в основании обязательственного права, удовлетворяется только действием или бездействием обязанного субъекта (должника), который и входит поэтому в противоположность тому, что мы видим при вещных отношениях, в самое понятие обязательственного права.

Источник указываемого различия лежит в том, что, расширяя сферу личной жизни ввиду удовлетворения наших потребностей, мы пользуемся благами внешнего мира в двух формах: или непосредственно обладая ими, или прибегая к сотрудничеству других для приобретения этих же благ. В первом случае мы получаем вещное право и непосредственное отношение к вещи, за которым отношение к тому или другому лицу отступает на задний план и обнаруживается лишь при нарушении права; во втором - обязательное право и непосредственное отношение к лицу, отодвигающее на задний план отношение к вещи*(309) .

Отсюда вытекает и различие в защите вещного и обязательственного права, прекрасно объясненное Тоном в цитированном уже не раз сочинении, которое хотя и стоит на чисто формальной точке зрения различия прав только по способам их защиты, заключает в себе, тем не менее, блестящий анализ этих прав.

Различие в защите вещных и обязательственных отношений сводится к различию между запретительными и приказательными нормами. Защита вещных отношений касается пользования уже существующими и определенными благами, которые находятся в наличном обладании защищенного субъекта. Задача объективного права в отношении к такого рода обладанию состоит в том, чтобы обеспечить его от посягательств неуправомоченных лиц. Этой цели объективное право не может достигнуть иначе, как запрещением чужого обладания вещами, находящимися уже в обладании управомоченного субъекта. Подобное запрещение должно быть всеобщим, так как нарушить существующее фактически отношение может всякий. Если бы это запрещение не было всеобщим, если бы оно относилось к одному или нескольким лицам, то все другие лица, свободные от запрещения, могли бы нарушить данное обладание и сделать защиту его призрачной. Поэтому запретительные нормы охраняют пользование наличными благами против всех третьих лиц, и в этом характере запрещений, постановляемых объективным правом, лежит объяснение абсолютности вещных прав.

Иной характер носят положительные требования или приказы, издаваемые объективным правом. Приказывая что-нибудь, оно желает, очевидно, изменения в существующем порядке отношений. Состояние, возникающее после исполнения приказа, кажется объективному праву предпочтительнее состояния, предшествующего ему; иначе оно не издало бы приказа. Покровительство права относится здесь не к настоящему, а к будущему состоянию, вызываемому исполнением приказа. Поэтому, в отличие от запрещений, охраняющих уже существующие и наличные блага, приказы стремятся доставить эти блага в будущем, защищая не наличные, а гипотетические выгоды или интересы, лежащие в будущем. Это делает само собой понятным, почему права по обязательствам, основанные не на настоящем, а на возможности будущего пользования, защищаются не запрещениями, как вещные права, но приказами, действующими не против всех, а только против лиц, обязанных доставить то или другое пользование: одни эти лица могут удовлетворить или не удовлетворить интересу, составляющему цель приказа*(310) .

Отсюда был выяснен в споре Зома с Бринцем*(311) еще следующий признак отличия вещных и обязательственных отношений. Центр тяжести первых оказывается в действиях управомоченного, последних - в действиях обязанного лица. Вещные отношения определяются положением управомоченного лица или истца, и обязанности ответчика носят здесь отрицательный характер: от последнего требуют только того, чтобы он не нападал на данное вещное право, не нарушал его. Напротив, в обязательственных отношениях от ответчика требуют самостоятельной деятельности, без которой цель обязательства не была бы достигнута. Там положение ответчика пассивно: он не должен только нарушать чужое право, а если нарушил, то должен так же пассивно допустить его восстановление; активная роль принадлежит не ему, а лицу управомоченному. Здесь, т. е. в обязательственных отношениях, положение ответчика активно: все содержание права сводится к его действиям, а от управомоченного лица не требуется ничего, кроме предъявления иска. Таким образом, различие между вещными и обязательственными отношениями состоит и в том, что действия, в которых осуществляется конечная цель права, лежат в одном случае на стороне правообладателя, а в другом - на стороне обязанного лица.

Не подлежит, однако, сомнению, что вещные и обязательственные права взаимно обусловливаются и часто переходят друг в друга. Мы уже указывали на вещные права, которые как бы утратили свой вещный характер переходом от абсолютной защиты к относительной. Но этот переход объясняется, как мы увидим это в специальной части курса, требованиями современного гражданского оборота и не всегда означает утрату этими правами вещного характера - уже потому, что предметом их продолжает служить наличная вещь, а не реализируемое только в будущем действие. Точно так же и обязательственные отношения, направленные во многих случаях на то же вещное обладание, которое служит предметом вещного права, остаются, тем не менее, обязательственными отношениями, так как они имеют своим предметом вещь не непосредственно, а лишь настолько, насколько она стоит в связи с действием обязанного субъекта. Это не мешает некоторым из новых законодательств, становящимся на хозяйственную точку зрения, считать такие обязательства скорее способами приобретения собственности (jus ad rem), чем обязательствами.

Невзирая на эти сопредельные явления, различие между вещными и обязательственными правами сохраняет большое значение в настоящее время, содействуя прочности гражданского оборота. И непосредственное отношение к вещи, абсолютное действие иска и активная роль управомоченного лица характеризуют до сих пор если не все, то огромное большинство вещных прав, - точно так же, как непосредственное отношение к лицу, относительное действие иска и активная роль обязанного лица составляют и в современном праве отличительные признаки значительного большинства обязательственных прав.

Г) Права семейные и наследственные

Семейные права называют обыкновенно правами в чужой личности, различая их в этом смысле как от прав в своей личности, так и от вещных и обязательственных прав, из которых одни имеют своим предметом, как это было уже показано, вещь, а другие - не столько личность, сколько ее отдельные действия, получающие объективность, т. е. предметное значение, и как бы отделяющиеся от самой личности. При этом утверждают, что семейные права представляются не столько юридическими, сколько нравственными отношениями, в которых преобладают обязанности, а не права, что они существуют не ради себя, а ради обязанностей, и что предметом этих прав служит чужая личность не в ее целом, а лишь в точно ограниченной части ее личной сферы; поэтому, в противоположность римскому представлению, семейные права и отличаются теперь такой взаимностью, что мы говорим не только о правах отца и мужа в отношении к детям и жене, но и о правах детей и жены в отношении к отцу и мужу*(312) . Во все эти утверждения необходимо внести следующие поправки.

Во-первых, определение семейных прав в смысле прав в чужой личности, как и определение прав личности в смысле прав в своей личности, есть последствие чрезвычайно преувеличенного и переданного современной немецкой юриспруденции Пухтой стремления иска во что бы то ни стало объекта для всякого права и различать все права только на основании различия в их объекте. Но как ни важна категория объекта права и как ни плодотворно применение ее к различию, напр., вещных и обязательственных отношений с их многообразными подразделениями, она не имеет значения хотя бы для прав личности. То же можно сказать и о семейных правах, определение которых в смысле господства - все равно, целостного или частичного - одного лица над другим, противоречит, по крайней мере, современному правосознанию. Поэтому мы находили бы правильнее определять семейные права просто как права семейного союза в отношении к стоящему вне его миру и право членов этого союза в отношении друг к другу. Права семейного союза в отношении к внешнему миру были бы абсолютными, так как они требуют своего признания со стороны всех и каждого, а права отдельных членов этого союза друг к другу - относительными, так как они ограничены кругом этих лиц, как, напр., взаимные права супругов, родителей и детей и т. д. Те и другие права мы считали бы, скорее всего, правами личности, насколько обладание ими связано с принадлежностью к семейному союзу, а наличность имущественного элемента в некоторых из этих прав казалась бы нам так же мало противоречащей их личной природе, как и наличность того же элемента в других случаях прав личности. Такой точкой зрения устанавливалось бы и различие семейных прав от обязательственных не по мало уловимому признаку ограниченного господства над чужой личностью в одном случае и такого же ограниченного господства над выделенным из нее действием в другом случае, а по различию прав личности с их строго личным, длящимся и неимущественным характером, от прав на отдельные действия случайного происхождения, независимые от качества личности и рассчитанные, по большей части, на преходящее существование. Эта же точка зрения объясняла бы гораздо отчетливее и все особенности семейных прав: взаимное проникновение элементов права и обязанности, начала власти и иерархического подчинения, непередаваемость по наследству, неотчуждаемость и т. д.

Во-вторых, трудно согласиться и с такой характеристикой семейных прав, которая настаивает на подчинении в них обязанности праву. Мы склоняемся скорее к взгляду Киппа, что отношение обязанности к праву здесь то же, что и в других субъективных правах, нравственная основа которых не колеблет того положения, что в тех случаях, когда одной стороне предоставляются известные права, а на другую возлагаются известные обязанности, права устанавливаются ради управомоченного, а не ради обязанного субъекта. Верность данному слову в договорных отношениях и вознаграждение за нанесенный ущерб составляют также нравственный долг, который получает со стороны объективного права внешнее признание и тем самым вступает в соответственные юридические отношения. То же происходит и в области семейных отношений, вызывается и особое регулирование, отличное от регулирования других отношений только в материальном, а не в формальном смысле*(313) . И если в семейных отношениях мы встречаемся чаще, чем где-либо, с неудачными определениями положительного закона, смешивающими юридические нормы с нравственными поучениями, лишенными юридической санкции, то это обстоятельство не мешает первым оставаться настоящими юридическими нормами и не придает последним юридического характера.

Что касается наследственного права, то и оно должно определяться, вопреки установившейся традиции, не своим предметом, который видят обыкновенно в совокупности юридических отношений, оставленных умершим, а другим принципом классификации, которым служит переход или преемство прав. И это потому, что главная задача наследственного права состоит в регулировании перехода имущества от умерших к живым, а вовсе не в различении составных частей этого имущества. Особенность этого регулирования в наследственном праве лежит в том, что все остающиеся после умершего права и обязанности рассматриваются как одно целое (имущество в юридическом смысле) и, как такое же целое, передаются единым актом одному или нескольким наследникам. Такой целостный переход всех прав и обязанностей от одного лица на другое называют универсальным преемством, в отличие от перехода единичных прав и обязанностей, называемого сингулярным преемством, и первый из этих видов преемства особенно характерен для наследственного права именно потому, что его не признают в отношениях "между живыми" (inter vivos), насколько имущество мыслят и здесь как единство всех составляющих его прав, настоящих и будущих: лишая себя имущества в этом смысле при жизни, мы теряли бы значительную часть нашей правоспособности и сами отрицали бы свою личность. Отсюда уже можно придти к следующим заключениям, имеющим основное значение для наследственного права.

а) Наследственное право слагается, главным образом, из имущественных прав, хотя оно может содержать в себе и некоторые личные и семейные права, насколько они допускают переход по наследству. Но значение этих последних при наследовании сравнительно ничтожно, и регулирование имущественных прав, остающихся после умершего, составляет, несомненно, главную цель наследственного права. Поэтому оно не только принадлежит имущественному праву, но и служит последнему одной из существенных гарантий. Как представить себе в современных условиях вступление в договоры без уверенности в том, что они переживут должника?

б) Наследственное право как институт, на основании которого имущество умерших переходит к живым, входит, прежде всего, составной частью в объективное право, но оно берется и в смысле известного комплекса прав и обязанностей, принадлежащих отдельным лицам. И эти права и обязанности не едины в своем понятии, как едино наследование в смысле объективного права. Они разбиваются, напротив, на следующие категории: 1) наличное до приобретения наследства право на это последнее (это - так сказать, право на приобретение наследства), 2) возникающее из приобретения наследства право на положение наследника, и 3) опирающееся на то же приобретение право защищать свое наследство*(314) . Это последнее право осуществляется, главным образом, иском, который называют hereditatis petitio и который идет, прежде всего, на признание за истцом качества наследника, а затем и на выдачу ему всего наследственного имущества, если оно находится в неуправомоченных руках. Поэтому hereditatis petitio есть, несомненно, абсолютный и универсальный, но не вещный иск, каким его иногда считают. Вещный иск направлен на вещь, а наследственный - на признание качества наследника и выдачу наследственного имущества, представляющего собой не вещь, а совокупность прав и обязанностей. Поэтому же и все наследственное право можно считать абсолютным, но не вещным: оно не зависит от действий какого бы то ни было постороннего лица, и требование наследственного имущества есть лишь последствие признания за истцом качества наследника. В этом смысле и наследственное право может быть причислено к правам личности*(315) .

Д) Привилегии

От прав, возникающих в силу закона как общей и абстрактной нормы, надо отличать права, основанные на индивидуальных и конкретных актах законодательной и административной власти; это - обширная область привилегий.

Общее право для установления гражданских прав может быть формулировано так: воля частного лица, действующая в пределах и на основании существующего объективного правопорядка, автономна по отношению к создаваемым ею правам; создавая эти права, она опирается на существующую уже абстрактную норму, применимую во всех случаях осуществления предусмотренных ею фактических условий. Но возможно, что с частной волей при установлении субъективных прав конкурируют и конкретные акты государственной власти. Государственная власть действует в этих случаях вместе с частной волей или независимо от нее и создает субъективные права своими индивидуальными актами, не имеющими общего значения и рассчитанными только на данный случай. Акты этого рода и основанные на них права называются обыкновенно привилегиями, а соучастие государственной власти при установлении этих прав служит основанием всех привилегий. Юридическая природа этих последних, остается, однако, спорной и требует пояснений.

1. Прежде всего, не следует смешивать привилегии как исключительное положение, предоставляемое индивидуально одному или нескольким лицам, одной или нескольким вещам и одному или нескольким юридическим отношениям, с таким же исключительным положением, предоставляемым целым классам лиц, вещей и отношений - не индивидуально, а абстрактными нормами права. Только привилегии первого рода суть настоящие привилегии, или привилегии в тесном смысле, устанавливаемые индивидуальными актами государственной власти, тогда как привилегии второго рода, называемые также привилегиями в широком смысле, или абстрактными привилегиями, не будут настоящими привилегиями уже потому, что они устанавливаются не индивидуальными актами государственной воли, а положениями сингулярного права, действующими в границах своего применения так же абстрактно, как и закон. Несмотря на это существенное различие римские юристы называли привилегиями и все сингулярные положения права, представлявшие собой уклонение от общего правила, от jus или regula juris - в пользу какой-нибудь особой категории лиц или отношений, получавших исключительное регулирование. Новые юристы отступают в этом отношении от римской терминологии, называя привилегиями только те субъективные права, которые устанавливаются конкретными актами государственной власти, или тот вид привилегий, который в римском праве создавался так наз. constitutio principis persоnalis, характеризовавшей собой индивидуальное правообразование, в отличие от lex или constitutio generalis как формы общего правообразования. Абстрактные привилегии называют теперь не привилегиями, а особенным, или исключительным, правом, jus singulare, по-немецки - Sonderrecht. Мы предпочитаем римское словоупотребление, так как если указанным выше признаком абстрактные привилегии отличаются от конкретных, то они и сходятся с ними в том, что одинаково уклоняются от права, регулируемого общими нормами.

Уклонение от общего права может быть как выгодно, так и невыгодно для лиц, в пользу или против которых оно устанавливается. В последнем случае привилегии называют одиозными (priv. odiosa), и мы имеем пример таких привилегий хотя бы и в ныне действующем французском законе об изгнании из пределов Франции членов всех прежде правивших в этой стране династий. Но подобные привилегии вообще редки; они противоречат обычному словоупотреблению и не устанавливаются иначе, как законодательными актами. Поэтому с ними и не считаются, когда говорят о привилегиях, предполагающих в подавляющем большинстве случаев льготу и преимущественное право для того, кто ими пользуется (priv. favorabilia).

Такая льгота может быть установлена сингулярной нормой права в отношении не только известных совокупностей лиц, напр., женщин, солдат, несовершеннолетних, сельского населения и т. д., как это было в римском праве (эти случаи подходят особенно близко к привилегиям в тесном смысле), но и в отношении к объективному составу того или другого права без связи с каким бы то ни было личным положением. В виде примеров тех и других привилегий, основанных на сингулярном праве, можно сослаться на встречающиеся и во многих из современных законодательств привилегии военнослужащих в отношениях не только публичного, но и гражданского права, напр., по составлению завещаний вне предписанных для них общими нормами форм. Можно вспомнить и об установленной немецким правом привилегии чиновников на отход от найма квартиры в случаях перемещения по службе, о почти повсеместных привилегиях купцов в отношении к их промыслу, о привилегиях членов парламента в отношении к совершаемым ими проступкам и преступлениям, о праве отдающего внаймы на задержание вещей, внесенных нанимателем в свое помещение, о привилегированных правах кредиторов на конкурсе над должником, о привилегии рабочего в отношении к своей заработной плате, против которой немецкое право не допускает ни зачета встречных требований работодателя, ни взыскания со стороны других кредиторов - по крайней мере, в размере двухнедельного пропитания рабочего и его семьи. Приведем еще положение римского права, по которому usucapio, или давностное владение, продолжает свое течение, вовсе не прерываясь, и при hereditas jacens, т. е. том состоянии наследства, которое называют "лежачим" и характеризуют отсутствием наследника, исключающим в то же время и возможность владения.

Во всех приведенных примерах мы видим не противоречие принципам права с их логическими последствиями, приписываемое до сих пор многими юристами всем положениям сингулярного права, а результат выделения из какой-либо нормы общего содержания особого фактического признака, наличностью которого и вызываются особые юридические последствия, отличные от последствий общей нормы, не заключающей в себе этого фактического признака. Например, римское право в своем развитом виде требовало исполнения договоров, заключающих в себе и дарственные обязательства, но если договаривающиеся стороны были супруги, то дарение объявлялось ничтожным. За собственником признано право отчуждать свою вещь; но если эта вещь - fundus dotalis, т. е. земля, входящая в состав приданого жены, которое состоит в собственности мужа, то отчуждение запрещено. Поручители в случае неисправности должника обязаны покрывать его обязательства; но если поручитель - женщина, то она свободна от этого обязательства. На подобные же случаи можно указать и в современном праве. Права по обязательствам могут быть, в виде общего правила, переданы по договорам в другие руки; но обязательства с некоторыми специфическими признаками - непередаваемы. Составление завещаний требует известных форм, опущение которых вызывает их недействительность; но на борте судна, плавающего далеко от отечественных берегов, завещания могут быть составлены и в особых, значительно упрощенных формах и т. д.

Таким образом, преимущества или привилегии, предоставляемые сингулярным правом, - которое сходится в этом смысле с особенным, или специальным правом, - суть не что иное, как уклоняющиеся от действия какой-либо слишком общо выраженной нормы юридические последствия другой, менее общо выраженной нормы, которая, при равенстве всех остальных условий, заключает в себе какое-нибудь фактическое обстоятельство, отсутствующее в общей норме и вызывающее отличные от нее последствия. И это, делая возможным более справедливое удовлетворение разнородных потребностей жизни, объясняет как важное значение, так и непрерывающееся поныне действие и сингулярного права, и основанных на нем привилегий*(316) .

2. Привилегии в тесном смысле представляют собой также известные преимущества, уклоняющиеся в своем содержании от юридических последствий общих норм, но они отличаются от рассмотренных выше привилегий в широком смысле и особенно характеризуются своим способом возникновения. Этот способ возникновения состоит, как мы на это уже указывали, в индивидуальном акте государственной власти, последствием которого только на предусматриваемый им случай и является привилегия в тесном смысле этого слова. Приведем в виде примеров: пожалование какому-либо лицу дворянства и других отличий; выдачу железнодорожных и других концессий; наделение того или другого лица преимущественным правом пользования в каких-нибудь публичных водах для устройства мельницы, оросительных сооружений и т. д.; дарование правоспособности какой-нибудь ассоциации, не могущей пользоваться ею в силу абстрактных норм ни общего, ни сингулярного права; освобождение от какой-либо тягости, напр., налога; предоставление какому-нибудь промышленному предприятию права экспроприации, т. е. принудительного отчуждения известных земельных участков для устройства дороги, канала и т. п. : Во всех этих случаях мы, несомненно, находим установление того или другого преимущественного права; но так как не всякое преимущественное право опирается на привилегию, а может основываться, как это было показано, и на сингулярных нормах абстрактного права, то привилегии в тесном смысле и приходится отличать от других преимущественных прав по способу возникновения, которым служит для них индивидуальное правообразование.

Но как понимать такое правообразование и где видеть его юридическое основание? При ответе на эти вопросы мнения юристов расходятся. Пухта и Бринц, вместе с их многочисленными последователями, думали, что привилегии нельзя опереть ни на какое объективное право и что они зависят целиком от власти и воли концедентов, т. е. жалующих их лиц. Но если привилегия есть право и производит юридические последствия, то она должна быть приведена в какую-нибудь связь с действующим правопорядком, и концедента привилегии, если им оказывается даже абсолютный монарх, нельзя не мыслить как лицо, наделенное известными правовыми качествами.

Другое мнение, принятое особенно в старой юриспруденции, видело в основании привилегий договор между главой государства и лицом, получающим привилегию, и таким обоснованием хотело оградить привилегии от произвола государственной власти. Но теперь это мнение оставлено ввиду того, что переносить теорию государственного договора на отношения между частным лицом и государственной властью признано неправильным, и, затем, договор может служить только побудительным мотивом, а не основанием для привилегий, всегда представляющих собой односторонние акты государственной власти. Это можно видеть, напр., на законах, регулирующих положение католической церкви на основании конкордатов с римской курией, или на таможенных законах, издаваемых в связи с торговыми трактатами между двумя или несколькими государствами.

Наконец, по господствующему теперь воззрению, привилегии суть акты законодательной власти, устанавливающие субъективные права как исключения из общего правила. Законодательство ставит, по этому воззрению, как абстрактные, так и конкретные нормы, поручая в некоторых случаях, ввиду облегчения своей задачи, установление конкретных норм и другим органом государственного управления. Отсюда - разделение привилегий на законодательные и административные. Но в обоих случаях основанием привилегий считается исключительный закон, стоящий независимо от общей нормы и так же необходимый, как и достаточный для понятия привилегии.

Против этого воззрения справедливо восстает Штаммлер, указывая на его противоречие понятию права и существеннейшему из признаков этого понятия. Право есть, прежде всего, внешняя власть, требующая себе подчинения со стороны всех и отличная от произвола именно тем, что ей повинуются все, включая сюда и органы правосоздания - по крайней мере, до тех пор, пока существующее право не отменено или не заменено другим. Право должно оставаться правом, и если от него уклоняются в отдельных случаях, оставляя его в целом неотмененным, то это будет уже не право, а нарушение права и произвол, все равно, от кого бы такое уклонение ни исходило: абсолютного монарха, парламента или непосредственного народоправства. Напрасно было бы думать, что органы законодательства не могут совершать нарушения права. Их право на законодательство не делает еще правом всякий исходящий от них приказ. Произвольное распоряжение, изданное не в том порядке, который установлен для издания законов, и изменяющее действующее право только на отдельный случай, не делается законным от того, что оно исходит от органов, которым предоставлено изменять право только в установленном для того порядке. Если, напр., действующее право запрещает создание привилегий в защиту авторского права, то подобная привилегия не может быть создана по праву и органами законодательства. Для законности такой привилегии потребовался бы особый закон, отменяющий ее запрещение.

Так же правильно, по нашему мнению, возражает Штаммлер и против самого понятия законодательных привилегий, указывая на то, что деятельность органов законодательства, при их установлении, есть не законодательная, а административная. В самом деле, устанавливаемые в законодательном порядке привилегии, - в этот разряд можно отнести, напр., привилегию на престолонаследие в пользу детей, рожденных в морганатическом браке, привилегия корпоративных прав, принудительного отчуждения и т. д. на случаи, непредвиденные законом и уже поэтому требующие особой законодательной санкции, - эти привилегии продолжают отличаться своим конкретным характером от прав, имеющих свое основание в законе, и не могут обойтись без разрешающей их установление юридической нормы. И мы считаем это положение тем более неоспоримым, что оно соответствует разъясненному выше понятию общности закона, которое уже само по себе исключает законодательную функцию власти, устанавливающей такие привилегии*(317) .

Все приведенные против господствующего учения возражения будут само собой устранены, если мы допустим, вместе с Штаммлером, что каждая привилегия предполагает разрешающую ее юридическую норму и есть не что иное, как осуществление такой нормы. Объективное право считает возможным допускать в известных направлениях исключения из установленных им общих норм, и эти исключения делаются привилегиями именно потому, что они допускаются и в той мере, в какой они допускаются объективным правом. Поэтому в понятие привилегии и надо ввести, сверх двух принимаемых и господствующим учением элементов: исключительной нормы и ее исключительного действия - еще третий, а именно - норму о допустимости того или другого рода привилегий, т. е. возможности уклонения в том или другом направлении от общего права. Тогда мы получим следующее определение привилегии: это будет индивидуальный акт государственной власти, направленный на установление какого-нибудь преимущественного права в силу нормы, разрешающей установление такого преимущественного права*(318) .

3. Привилегии необходимы потому, что законодательство и другие источники общих норм не могут удовлетворить всем предъявляемым к ним жизнью требованиям. Каждое общее правило, если оно есть даже исключительное право (jus singulare), может разрешать, не погрешая против справедливости, только ограниченное число случаев из того неограниченного в своей возможности комплекса явлений, который оно берет лишь в его родовых признаках и средних цифрах. По ту и другую сторону этих случаев остаются вопросы, которые нельзя разрешить удовлетворительно нормами, выработанными в чисто технических целях возможно легкого и обеспеченного применения. И чем сильнее и сознательнее общество стремится придти к справедливому правопорядку, тем чаще оно обращается к сингулярному праву и привилегиям как одному из средств добиться в каждом отдельном случае того, что более всего соответствует основной идее права. Напр., общество жертвует в известных случаях принципом собственности и лишает собственника его права, перенося это право даже на другое лицо, если данный собственник замыкается в свое право или противится полезным для всех предприятиям, вроде устройства железной дороги, или угрожает пользованием своей собственностью жизни, здоровью и другим существенным благам. Было бы так же несправедливо, если бы расточители и закоренелые пьяницы не были ограничены в своей дееспособности, или концессионеры, не исполняющие своих обязательств, не были лишены своих концессий, или пережившее себя и ставшее бесцельным учреждение не было закрыто или преобразовано государственной властью. Поэтому нельзя удивляться и тому, что - хотя изобилие привилегий и характеризует эпохи сравнительно неразвитого состояния права, как, напр., Средние века, а наше время стремится, напротив, к уравнению в правах и регулированию юридических отношений на основании общих норм, - привилегии все-таки не исчезают и в современном праве, обнаруживая скорее тенденцию к дальнейшему развитию.

Отменяются привилегии, противоречащие новому правосознанию, как, напр., сословные привилегии, но вводятся другие привилегии, индивидуализирующие и смягчающие строгость и шаблонность общих норм, напр., привилегии для рабочих классов, беременных женщин, членов парламента и т. д. И если многие из прежних привилегий, как, напр., авторское право, права на изобретения, привилегии университетов, некоторые преимущества акционерных компаний и т. д., вышли из употребления только потому, что они возведены теперь на степень общего права, то уже это обстоятельство говорит за то, что привилегии играют вообще большую роль в истории развития права и что без них не обходятся и очень развитые состояния права*(319) .

4. Отвергая сведение всех привилегий на акты законодательной власти как их общее основание, мы можем допустить деление привилегий на законодательные и административные в смысле различия в порядке их установления. Законодательными привилегиями будут в этом случае те, установление которых требует участи законодательных органов государственной власти, а административными - те, которые предоставляются органами административной власти путем, напр., патентов на изобретения, некоторых видов концессий и т. д. Эти последние привилегии имеют особенное практическое значение, и о них мы скажем еще несколько слов.

Некоторые юристы предполагают и при административных привилегиях законодательные акты, но это неправильно уже потому, что мы имеем здесь дело с действиями административных органов в пределах существующего права и предоставленной им власти, куда законодательство не имеет нужды вмешиваться в каждом отдельном случае проявления этой власти.

Административные органы участвуют в юридических действиях отдельных лиц в двух формах: 1) в форме соленизирования, или укрепления частных актов, как это мы видим, напр., при инсинуации, или занесении в судебные книги дарений свыше определенной суммы, записи поземельных прав в ипотечные книги, совершении нотариальных актов и т. д., и 2) в форме предоставления известных прав, когда административная власть не только освещает частные акты, но и сообщает им юридическую силу, устанавливая те или другие права. Относительно прав, возникающих этим последним способом, необходимо различать опять два класса.

а) Обыкновенные гражданские права, устанавливаемые, по общему правилу, частной волей, частным актом, предоставляются в известных условиях и административной властью. Таково, напр., право собственности, получаемое залогодержателем на заложенную вещь, в силу присуждения ему этого права государственной властью: собственность здесь такая же, как и во всех других случаях, но она дается государственной властью. Сюда же могут быть отнесены: наступление совершеннолетия на основании специального признания государственной власти ранее установленного для этого времени срока (venia aetatis), легитимация, или узаконение внебрачных детей на основании рескрипта или распоряжения правительственной власти (emancipatio Anastasiana), право moratorium"а, или отсрочки в исполнении всех или только некоторых обязательств на время войны или других общественных бедствий, пожалование известных корпоративных прав и т. д.

б) Права, стоящие за границей частной автономии и не способные по своему содержанию возникать частным путем, устанавливаются уже поэтому специальными актами государственной власти. У римлян такие права возникали посредством так наз. constutio principis personalis, т. е. специального императорского указа, и император, соединяя в своем лице законодательную власть с административной, отправлял ту и другую в одной и той же форме "конституций". Это обстоятельство и ввело европейскую юриспруденцию в заблуждение относительно характера указываемых привилегий, которые были признаны законодательными только потому, что не было обращено достаточно внимания на смешение законодательной власти с административной в государственном строе Римской Империи. В каноническом и германском праве эти привилегии, касавшиеся отношений, не подлежавших частной регламентации, получили особое развитие. Сюда принадлежали: различные виды десятины, равно как и освобождения от десятины, исключения из общей юрисдикции, права на мельницы и другие так наз. "Bahnrechte", или промышленные монополии, патенты на различного рода изобретения, права на устройство ярмарки, открытие аптек, лавок и т. д. Этот вид привилегий называли в особенности привилегиями, и процветание их объясняется, с одной стороны, хозяйственным и сословным строем Средних веков и, с другой - недостаточным развитием отвлеченной мысли, подымавшейся с трудом до абстракции общих положений права. Вместо равенства, устанавливаемого этими последними, господствовали индивидуальные различия; вместо общности в праве - бесконечные особенности и часто монополии, завладеваемые отдельными лицами и классами лиц. Новые законодательства относятся к подобного рода привилегиям неблагоприятно, то отменяя, то заменяя их либо общими нормами, либо привилегиями, осуществляющими или, по крайней мере, долженствующими осуществлять не математическое, а материальное равенство людей в условиях пользования их субъективными правами.

По своему содержанию административные привилегии, как и все другие, характеризуются уклонением от общего права, которое состоит или в ограничении публики в пользу привилегированного лица, или в освобождении этого последнего от какой-либо лежащей на нем обязанности, напр., налога, дорожной повинности, общей юрисдикции и т. д. Иная и более положительная характеристика содержания привилегий была бы вообще неправильна, так как само по себе каждое отношение, нуждающееся в юридическом определении, может быть регулировано путем как закона, так и привилегии. Поэтому и права, создаваемые привилегиями, могут принадлежать самым различным классам прав: ими могут быть публичные и гражданские права, и в последнем случае - собственность, сервитут, обязательство, вотчинная повинность, промышленное право, торговое полномочие и т. д. И все эти права, делаясь предметом привилегий, подчиняются тем же нормам, что и права соответственных категорий, основанные на законе. Собственность, сервитут и т. д. остаются теми же, все равно, возникают ли они путем привилегии или закона. Поэтому следует отвергнуть и утверждаемые прежними теориями особенности в способах возникновения и прекращения прав, основанных на привилегиях. Передаваемость их по наследству зависит тоже как от установительного акта привилегии, так и от содержания устанавливаемых этим актом прав, но сингулярное преемство, по общему правилу, не допускается, т. е. отвергается в случаях сомнения, ввиду личной природы привилегий. Так же неправильно утверждение о прекращении всех привилегий путем отречения, давности и злоупотребления ими. Влияние как этих, так и других оснований прекращения прав на привилегии определяется родовыми признаками прав, служащих предметом привилегий, а не способами возникновения этих прав.

Таким образом, содержание привилегий не может быть исчерпано известными составами фактов и подойдет скорее под общие юридические категории, хотя большинство юристов продолжает еще различать следующие виды привилегий. Во-первых, говорят об аффирмативных, или утвердительных, и негативных, или отрицательных привилегиях: первыми называют исключительные права против третьих лиц, которые, т. е. эти права, подразделяют еще на абсолютные, как, напр., патенты, исключающие права всех (это - монополии), и относительные, как, напр., привилегия на открытие аптеки, совместимая с привилегией того же содержания другого лица: негативные привилегии, называемые также диспензациями, представляют собой освобождение от какой-нибудь обязанности, налагаемой законом, напр., того или другого препятствия к вступлению в брак, той или другой тягости, напр., налога, общей юрисдикции и т. д. Во-вторых, по отношению к носителям привилегии различают: а) личные привилегии (privilegium personae), жалуемые определенному лицу и неразрывно с ним связываемые; б) вещные привилегии (privilegium rei), прикрепляемые к какой-либо вещи, так что всякий, кому достается эта вещь, получает и соединенную с ней привилегию; в) если для этого требуется еще какое-нибудь личное качество, то привилегия называется смешанной (privilegium mixtum); г) privilegium causae связывается с каким-нибудь отношением или положением лица, напр., отправлением должности. В-третьих, различают еще возмездные и безвозмездные привилегии (priv. onerosa et gratuita), но это различие не имеет уже никакого значения, так как для понятия привилегии безразлично, стоит ли она какого-нибудь имущественного пожертвования наделяемому ею лицу или нет. Наконец, в-четвертых, различие между договорными и недоговорными привилегиями (priv. conventionalia et non conventionalia) прямо ошибочно, так как мы уже знаем, что всякая привилегия есть односторонний акт государственной власти, а не договор*(320)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

§ 1. Языковой статус субъективно-оценочных образований.12

§ 2. Словообразовательное значение субъективной оценки.22

§ 3. Субъективно-оценочное образование в языковом контексте.30

§ 4. Появление у субъективно-оценочных образований несвойственных им функций.45

§ 5. Опрощение субъективно-оценочных образований.52

§ 6. Субъективно-оценочные производные и их производящие как члены словообразовательных оппозиций.65

§ 7. Парадигматика субъективно-оценочных образований.77

ГЛАВА ВТОРАЯ

Стилистика субъективно-оценочных образований.83

§ 1. История вопроса.83 /

§ 2. Значения словообразовательное и стилистическое. 88

§ 3. Стилистические морфемы.89

§ 4. "Окраска" и "оттенок".90

§ 5. Субъективная оценка и коннотация.92 f,

§ 6. Субъективно-оценочные образования как средство выражения иронии.95

§ 7. Стилистические функции субъективно-оценочных образований.96

§ 8. Субъективно-оценочные образования и функциональные стили.100

§ 9. Субъективно-оценочные образования в нелитературных формах русского языка.107

§ 10. Субъективно-оценочные образования в контексте языковом, национальном и индивидуально-психологическом.".111 ^

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Имя существительное.118

§ 1. Субъективная оценка предмета. .118

§ 2. Разновидности субъективно-оценочного значения имен существительных. 119

§ 3. Древнейшие уменьшительные суффиксы.133

§ 4. Суффиксы существительных, использующиеся в русской письменности с XVв. 157

§ 5. Субъективно-оценочные суффиксы, вошедшие в русский литературный язык в XIX в, и другие.172

§ 6. Суффиксы существительных, субъективно-оценочное значение которых не является основным.185

§ 7. Субъективно-оценочные приставки имен существительных.192

§ 8. Субъективно-оценочные личные собственные имена.193

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Имя прилагательное.199

§ 1. Субъективная оценка качества.199

§ 2. Разновидности субъективно-оценочного значения у прилагательных.201

§ 3. Субъективно-оценочные суффиксы прилагательных.204

§ 4. Субъективно-оценочные приставки прилагательных.211

ГЛАВА ПЯТАЯ

Наречие.215

§ 1. Признак признака и его субъективная оценка.216

§ 2. Субъективно-оценочные суффиксы наречий.217

§ 3. Субъективно-оценочные приставки и конфиксы наречий.220

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Глагол.222

§ 1. Субъективная оценка действия.222

§ 2. Субъективно-оценочные глаголы: история вопроса.223

§ 3. Субъективно-оценочные суффиксы глаголов.225

§ 4. Субъективно-оценочные приставки глаголов.228

§ 5. Субъективно-оценочные конфиксы глаголов.232

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Семантический способ субъективно-оценочного словообразования.237

Рекомендованный список диссертаций

• Экспрессивно-деятельностные функции субстантивного словообразования в языке В. Шукшина: Эмоционал.-оценоч. суффиксация 1997 год, кандидат филологических наук Филиппова, Светлана Ивановна

• Имена существительные с модификационными значениями в русском языке 2002 год, кандидат филологических наук Баранова, Наталия Алексеевна

• Слова на -ИН(а) в народной речи: Комплексное изучение на материале псковских говоров 2000 год, кандидат филологических наук Гарник, Юлия Ивановна

• Вариативность употребления суффиксов оценки в португальском языке 2005 год, кандидат филологических наук Быков, Александр Николаевич

• Слова и морфемы на -о в современном немецком языке 2002 год, кандидат филологических наук Сатковская, Ольга Николаевна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Категория субъективной оценки в русском языке»

Похожие диссертационные работы по специальности «Русский язык», 10.02.01 шифр ВАК

• Градационные отношения в современном русском языке 1993 год, кандидат филологических наук Колесникова, Светлана Михайловна

• Грамматикализация внутренней формы слова как номинативный ресурс языка 2009 год, доктор филологических наук Петрова, Наталия Евгеньевна

• Деривационная типология оценочного значения: На материале суффиксального способа словообразования 2001 год, кандидат филологических наук Воропаева, Светлана Александровна

• Методика обучения экспрессивным средствам испанской разговорной речи в языковом вузе: На материале имен существительных с субъективно-оценочными суффиксами 2003 год, кандидат педагогических наук Иванова, Екатерина Николаевна

• 2010 год, кандидат филологических наук Гоу Сюэтао

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Шейдаева, Светлана Григорьевна

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Шейдаева, Светлана Григорьевна, 1998 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Различные предусмотренные законом сочетания интеллектуального и волевого элементов образуют две формы вины — умысел и неосторожность (ст. 25 и 26 УК), по отношению к которым вина является родовым понятием. Признать лицо виновным — значит установить, что оно совершило преступление либо умышленно, либо по неосторожности.

Вина — это понятие не только психологическое, но и юридическое. Поскольку преступлением признается лишь общественно опасное деяние, лицо, его совершившее, виновно перед обществом , перед государством . Вина — категория социальная, ибо в ней проявляется отношение лица, совершающего преступление, к важнейшим социальным ценностям. Эта сторона вины раскрывается в ее социальной сущности.

Социальную сущность вины составляет проявившееся в конкретном преступлении искаженное отношение к основным ценностям общества, отношение, которое при умысле обычно является отрицательным (так называемая антисоциальная установка), а при неосторожности — пренебрежительным (асоциальная установка) либо недостаточно бережным (недостаточно выраженная социальная установка).

Важным показателем вины является ее степень, которая, как и сущность вины, носит не законодательный, а научный характер, хотя в судебной практике применяется весьма широко.

Степень вины — это количественная характеристика ее социальной сущности, т.е. показатель глубины искажения социальных ориентаций субъекта, его представлений об основных социальных ценностях. Она определяется не только формой вины, но и направленностью умысла, целями и мотивами поведения виновного, его личностными особенностями и т.д. «Лишь совокупность формы и содержания вины с учетом всех особенностей психического отношения лица к объективным обстоятельствам преступления и его субъективных, психологических причин определяет степень отрицательного отношения лица к интересам общества, проявленного в совершенном лицом деянии, т.е. степень его вины».

Итак, вина есть психическое отношение лица в форме умысла или неосторожности к совершаемому им общественно опасному деянию, в котором проявляется антисоциальная, асоциальная либо недостаточно выраженная социальная установка этого лица относительно важнейших ценностей общества.

Формы вины

Сознание и воля — это элементы психической деятельности человека , совокупность которых образует содержание вины . Интеллектуальные и волевые процессы находятся в тесном взаимодействии и не могут противопоставляться друг другу: всякий интеллектуальный процесс включает и волевые элементы, а волевой, в свою очередь, — интеллектуальные. Юридические понятия умысла и неосторожности не имеют готовых психологических аналогов, поэтому для применения норм уголовного права «необходимо и достаточно прикладное значение понятий умысла и неосторожности, которое исторически сложилось в законодательстве и судебной практике». Наука уголовного права исходит из того, что между сознанием и волей имеется определенное различие. Предметное содержание каждого из этих элементов в конкретном преступлении определяется конструкцией состава данного преступления.

Интеллектуальный элемент вины носит отражательно-познавательный характер и включает осознание свойств объекта посягательства и характера совершенного деяния, а также дополнительных объективных признаков (место, время, обстановка и т. п.), если они введены законодателем в состав данного преступления. В преступлениях с материальным составом интеллектуальный элемент содержит, кроме того, и предвидение (либо возможность предвидения) общественно опасных последствий.

Содержание волевого элемента вины также определяется конструкцией состава конкретного преступления. Предметом волевого отношения субъекта является очерченный законодателем круг тех фактических обстоятельств, которые определяют юридическую характеристику преступного деяния. Сущность волевого процесса при совершении умышленных преступлений заключается в осознанной направленности действий на достижение поставленной цели, а при неосторожных преступлениях — в неосмотрительности, беспечности лица, легкомысленное поведение которого повлекло вредные последствия.

По различной интенсивности и определенности интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике субъекта преступления , вина подразделяется на формы, а в пределах одной и той же формы — на виды. Форма вины определяется соотношением психических элементов (сознание и воля), образующих содержание вины, причем законом предусмотрены все возможные сочетания, характеризующие вину в ее уголовно-правовом значении.

Форма вины — это установленное уголовным законом определенное сочетание элементов сознания и воли субъекта, характеризующее его отношение к совершаемому деянию. Уголовное законодательство знает две формы вины — умысел и неосторожность. Теоретически несостоятельны и прямо противоречат закону попытки некоторых ученых (В.Г. Беляев, Р.И. Михеев, Ю.А. Красиков1 и др.) обосновать наличие третьей формы вины («двойной», «смешанной», «сложной»), якобы существующей наряду с умыслом и неосторожностью. Вина реально проявляется только в определенных законодателем формах и видах, и вне умысла или неосторожности вины быть не может.

Формы вины наряду с мотивами преступления подлежат доказыванию по каждому уголовному делу (п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК РФ). Форма вины в конкретном виде преступления может быть определена в статье Особенной части УК либо подразумеваться или устанавливаться путем толкования.

Во многих нормах УК прямо указывается на умышленный характер преступления. В других случаях умышленная форма вины с очевидностью вытекает из цели деяния (например, террористический акт, разбой , диверсия), либо из характера описанных в законе действий (например, изнасилование , клевета, получение взятки), либо из указания на заведомую незаконность действий или на их злостный характер. Но если преступление предполагает только неосторожную форму вины, это во всех случаях обозначено в соответствующей норме Особенной части УК. Лишь в отдельных ситуациях деяние является преступным при его совершении как с умыслом, так и по неосторожности; в подобных ситуациях форма вины устанавливается посредством толкования соответствующих норм.

Юридическое значение формы вины разнообразно.

Во-первых, если закон устанавливает уголовную ответственность только за умышленное совершение общественно опасного деяния (ст. 115 УК), форма вины является субъективной границей, отделяющей преступное поведение от непреступного.

Во-вторых, форма вины определяет квалификацию преступления , если законодатель дифференцирует уголовную ответственность за совершение общественно опасных деяний, сходных по объективным признакам, но различающихся по форме вины. Так, форма вины служит основанием квалификации деяния как убийства (ст. 105 УК) или как причинения смерти по неосторожности (ст. 109 УК), как умышленного либо как неосторожного причинения тяжкого вреда здоровью (ст. 111 и 118 УК), как умышленного либо как неосторожного уничтожения или повреждения имущества (ст. 167 и 168 УК).

В-третьих, форма вины определяет степень общественной опасности преступления, наказуемого при любой форме вины (например, заражение венерическим заболеванием или ВИЧ-инфекцией, разглашение государственной тайны).

В-четвертых, вид умысла или вид неосторожности, не влияя на квалификацию, может служить важным критерием индивидуализации наказания . Преступление, совершенное с прямым умыслом, по общему правилу более опасно, нежели совершенное с косвенным умыслом, а преступление, совершенное по легкомыслию, обычно опаснее совершенного по небрежности.

В-пятых, форма вины в сочетании со степенью общественной опасности деяния служит критерием законодательной классификации преступлений: в соответствии со ст. 15 УК к категориям тяжких и особо тяжких относятся только умышленные преступления.

В-шестых, форма вины предопределяет условия отбывания наказания в виде лишения свободы . Согласно ст. 58 УК лица, осужденные к этому наказанию за преступления, совершенные по неосторожности, отбывают наказание в колониях-поселениях, а лица, осужденные за умышленные преступления, — в колониях-поселениях (при осуждении за преступления небольшой или средней тяжести), в исправительных колониях общего, строгого или особого режима либо в тюрьме.

Некоторые правовые последствия совершения преступлений (например, установление рецидива преступлений) связаны исключительно с умышленной формой вины, другие различаются в зависимости от формы вины (например, институты условно-досрочного освобождения либо замены лишения свободы более мягким видом наказания связаны с категориями преступлений, а они зависят от формы вины).

Умысел и его виды

В статье 25 УК впервые законодательно закреплено деление умысла на прямой и косвенный. Правильное установление вида умысла имеет немалое юридическое значение. Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» подчеркнул, что при назначении наказания в числе прочих обстоятельств суды обязаны учитывать вид умысла, мотив и цель преступления .

Преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо, его совершившее, осознавало общественную опасность своего действия (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления (ч. 2 ст. 25 УК).

Осознание общественно опасного характера совершаемого деяния и предвидение его общественно опасных последствий характеризуют процессы, протекающие в сфере сознания, и поэтому образуют интеллектуальный элемент прямого умысла, а желание наступления указанных последствий относится к волевой сфере психической деятельности и составляет волевой элемент прямого умысла.

Осознание общественно опасного характера совершаемого деяния — это понимание его фактического содержания и социального значения. Оно включает представление о характере объекта преступления , содержании действий (бездействия), посредством которых осуществляется посягательство, а также о тех фактических обстоятельствах (время, место, способ, обстановка), при которых происходит преступление. Отражение всех этих компонентов в сознании виновного дает ему возможность осознать общественную опасность совершаемого деяния.

Осознание общественной опасности деяния не тождественно осознанию его противоправности, т.е. запрещенности уголовным законом . В подавляющем большинстве случаев при совершении умышленных преступлений виновный осознает их противоправность. Однако закон не включает осознание противоправности совершаемого деяния в содержание этой формы вины , поэтому преступление может быть признано умышленным и в тех (весьма редких) случаях, когда виновный не осознавал противоправность совершенного деяния.

Предвидение — это отражение в сознании тех событий, которые обязательно произойдут, должны или могут произойти в будущем. Оно означает мысленное представление виновного о том вреде, который причинит или может причинить его деяние объекту посягательства. При прямом умысле предвидение включает, во-первых, представление о фактическом содержании предстоящих изменений в объекте посягательства, во-вторых, понимание их социального значения, т.е. вредности для общества , в-третьих, осознание причинно-следственной зависимости между действием или бездействием и общественно опасными последствиями.

В определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ по делу Ф. указано, что ее осуждение за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью является необоснованным, поскольку обстоятельства совершения преступления не позволяют утверждать, будто Ф. предвидела, что в результате ее действий потерпевшая упадет и получит закрытый перелом шейки левого бедра со смещением, поэтому квалификация деяния как умышленного преступления исключается. В данном случае Ф. не осознавала причинно-следственной зависимости между своими действиями и причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшей и не предвидела такого последствия, поэтому прямой, да и вообще умысел исключается.

Предвидение общественно опасных последствий входит в содержание умысла только при совершении преступлений с материальным составом. Поскольку в преступлениях с формальным составом последствия не включены в объективную сторону, ни интеллектуальное, ни волевое отношение к ним в содержание умысла не входят.

В соответствии с законом (ч. 2 ст. 25 УК) прямой умысел характеризуется, в частности, предвидением возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий, что составляет интеллектуальный элемент этого вида умысла. Лишь в отдельных случаях лицо, совершающее преступление с прямым умыслом, предвидит общественно опасные последствия не как неизбежные, а лишь как реально возможные. Такая ситуация складывается, если избранный виновным способ посягательства объективно способен с примерно равной степенью вероятности вызвать разноплановые последствия. Например, выбрасывая малолетнего ребенка из окна третьего этажа дома, виновный понимает, что и смерть, и любой тяжести вред здоровью потерпевшего будут в зависимости от обстоятельств падения (например, на ветви дерева или в сугроб) одинаково закономерным результатом этого преступления. В подобных случаях желаемое последствие (смерть) является закономерным, но не единственно возможным результатом совершенных действий, поэтому оно предвидится не как неизбежный, а как реально возможный результат деяния.

Волевой элемент прямого умысла характеризует направленность воли субъекта. Он определяется в законе как желание наступления общественно опасных последствий.

Желание — это, по сути, стремление к определенному результату. Оно вовсе не означает, что последствия преступления приятны или просто выгодны виновному. Желание может иметь различные психологические оттенки. При прямом умысле оно заключается в стремлении к определенным последствиям, которые могут выступать для виновного в качестве: 1) конечной цели (убийство из ревности, по мотиву кровной мести); 2) промежуточного этапа (убийство с целью облегчить совершение другого преступления); 3) средства достижения цели (убийство с целью получения наследства); 4) необходимого сопутствующего элемента деяния (убийство путем взрыва, если вместе с намеченной жертвой неизбежно погибнут и другие люди).

Законодательное определение прямого умысла ориентировано на преступления с материальным составом, поэтому желание связывается в нем только с общественно опасными последствиями, в которых воплощен вред, причиняемый объекту. Однако в российском законодательстве большинство преступлений имеют формальный состав, и последствия находятся за пределами объективной стороны. В этих составах предметом желания является само общественно опасное деяние. Например, при похищении человека виновный осознает, что против воли потерпевшего завладевает им, изымает из привычной среды и насильственно перемещает в другое место с целью дальнейшего удержания и желает совершить такие действия.

Следовательно, при совершении преступлений с формальным составом желание виновного распространяется на сами действия (бездействие), которые по своим объективным свойствам обладают признаком общественной опасности независимо от факта наступления вредных последствий. А поскольку сознательно и добровольно совершаемые действия всегда желаемы для действующего лица, то умысел в преступлениях с формальным составом может быть только прямым.

Помимо содержания важным показателем прямого умысла является его направленность, которая во многих случаях определяет квалификацию преступления . Под направленностью умысла понимается мобилизация интеллектуально-волевых усилий виновного на совершение деяния: посягающего на определенный объект; выполняемого определенным способом; причиняющего определенные последствия; характеризующегося наличием определенных отягчающих или смягчающих обстоятельств. Верховный Суд РФ, учитывая значение направленности умысла для квалификации преступлений, неоднократно подчеркивал необходимость ее установления по конкретным уголовным делам. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указывала, что деяние не является преступлением, если умысел лица «после приобретения маковой соломки был направлен на доставку ее к месту своего жительства для личного пользования»; что хищение квалифицируется как кража или грабеж в зависимости от направленности умысла на изъятие имущества тайным или открытым способом2 и т.д.

Косвенный умысел в соответствии с законом (ч. 3 ст. 25 УК) имеет место, если лицо, совершившее преступление, осознавало общественную опасность своего действия (или бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий и, хотя и не желало, но сознательно допускало их либо относилось к ним безразлично.

Осознание общественно опасного характера деяния имеет одинаковое содержание как при прямом, так и при косвенном умысле. Но характер предвидения общественно опасных последствий при прямом и при косвенном умысле не совпадает.

Уголовный кодекс связывает предвидение неизбежности наступления общественно опасных последствий исключительно с прямым умыслом (ч. 2 ст. 25). Напротив, косвенному умыслу свойственно предвидение только возможности наступления общественно опасных последствий (ч. 3 ст. 25 УК). При этом субъект предвидит реальную возможность наступления таких последствий, т.е. считает их закономерным результатом развития причинной связи именно в данном конкретном случае. Таким образом, предвидение неизбежности наступления преступных последствий исключает косвенный умысел.

Итак, интеллектуальный элемент косвенного умысла характеризуется осознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением реальной возможности наступления общественно опасных последствий.

Волевой элемент этого вида умысла характеризуется в законе как отсутствие желания, но сознательное допущение общественно опасных последствий, либо безразличное к ним отношение (ч. 3 ст. 25 УК).

При косвенном умысле общественно опасное последствие — это чаще всего побочный продукт преступных действий виновного, а сами эти действия направлены к достижению иной цели, всегда находящейся за рамками данного состава преступления . Виновный не стремится причинить общественно опасные последствия. Однако подчеркнутое законодателем отсутствие желания причинить вредные последствия означает лишь отсутствие прямой заинтересованности в их наступлении; его нельзя понимать как нежелание указанных последствий, стремление их избежать (активное нежелание). На самом деле сознательное допущение означает, что виновный вызывает своими действия определенную цепь событий и сознательно, т.е. осмысленно, намеренно допускает развитие причинно-следственной цепи, приводящее к наступлению общественно опасных последствий. Сознательное допущение есть активное переживание, связанное положительным волевым отношением к последствиям, при котором виновный заранее соглашается с наступлением общественно опасных последствий, готов принять их как плату за достижение конечной цели деяния. Именно положительное, одобрительное отношение к последствиям сближает сознательное допущение с желанием, делает их разновидностями волевого содержания одной и той же формы вины.

Волевое содержание косвенного умысла может проявиться и в безразличном отношении к наступлению общественно опасных последствий. Оно, по сути, мало чем отличается от сознательного допущения и означает отсутствие активных эмоциональных переживаний в связи с общественно опасными последствиями, реальная возможность наступления которых отражается опережающим сознанием виновного. В этом случае субъект причиняет вред общественным отношениям, что называется, «не задумываясь» о последствиях совершаемого деяния, хотя возможность их причинения представляется ему весьма реальной.

Прямой и косвенный умысел — это виды одной и той же формы вины, поэтому между ними много общего. Интеллектуальный элемент обоих видов умысла характеризуется осознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением его общественно опасных последствий. Общим для волевого элемента прямого и косвенного умысла является положительное, одобрительное отношение к наступлению предвидимых общественно опасных последствий.

Различие в содержании интеллектуального элемента прямого и косвенного умысла состоит в неодинаковом характере предвидения последствий. Если прямой умысел характеризуется предвидением, как правило, неизбежности, а иногда реальной возможности наступления общественно опасных последствий, то косвенному умыслу присуще предвидение только реальной возможности наступления таких последствий. Но основное различие между прямым и косвенным умыслом заключается в неодинаковом характере волевого отношения субъекта к последствиям. Положительное отношение к ним при прямом умысле выражается в желании, а при косвенном умысле — в сознательном допущении либо в безразличном отношении.

Установление вида умысла очень важно для правильной квалификации преступления.

Так, М. был осужден за покушение на убийство Ч. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР переквалифицировала действия М. по ч. 1 ст. 108 УК I960 г. (причинение тяжких телесных повреждений), исходя из того, что М. действовал с косвенным умыслом, а значит, деяние должно квалифицироваться по фактически наступившим последствиям. Не соглашаясь с таким выводом, Президиум Верховного Суда РСФСР отменил кассационное определение и указал, что при решении вопроса о содержании умысла виновного суд «должен исходить из совокупности всех обстоятельств преступления и учитывать, в частности, способы и орудие преступления, количество, характер и локализацию ранений и иных телесных повреждений (например, в жизненно важные органы человека), причины прекращения преступных действий виновного и т.д.».

Конкретные обстоятельства совершения данного преступления: нанесение сильного удара ножом в шею (в часть тела, где расположены жизненно важные органы), попытка ударить вторично, не удавшаяся из-за активного сопротивления потерпевшей, пресечение дальнейшего посягательства с помощью посторонних лиц, а также предотвращение тяжких последствий благодаря своевременному оказанию медицинской помощи — свидетельствуют в своей совокупности, что М. не только предвидел последствия в виде смерти потерпевшей, но и желал их наступления, т.е. действовал с прямым умыслом.

Законодательное деление умысла на прямой и косвенный имеет немалое практическое значение. Строгое разграничение обоих видов умысла необходимо для правильного применения ряда уголовно-правовых институтов (приготовление, покушение, соучастие и др.), для квалификации преступлений, законодательное описание которых предполагает только прямой умысел, для определения степени вины, степени общественной опасности деяния и личности виновного, а также для индивидуализации наказания .

Закон делит умысел на виды только в зависимости от особенностей их психологического содержания. А теория и практика уголовного права знают и иные классификации видов умысла. Так, по моменту возникновения преступного намерения умысел подразделяется на заранее обдуманный и внезапно возникший.

Заранее обдуманный умысел означает, что намерение совершить преступление осуществляется через более или менее значительный промежуток времени после его возникновения. Во многих случаях заранее обдуманный умысел свидетельствует о настойчивости, а иногда и об изощренности субъекта в достижении преступных целей и, следовательно, заметно повышает общественную опасность как преступления, так и самого виновного. Но сам по себе момент возникновения преступного намерения — обстоятельство в значительной мере случайное и, по сути, не может оказать существенного влияния на степень опасности деяния. Гораздо важнее те причины, по которым виновный реализовал свой замысел не сразу. Если это объясняется его нерешительностью, внутренними колебаниями, отрицательным эмоциональным отношением к преступлению и его результатам, то заранее обдуманный умысел ни в коей мере не опаснее, чем внезапно возникший. Но иногда разрыв во времени между возникновением и реализацией умысла обусловлен особой настойчивостью субъекта, который в это время готовит способы и средства для совершения деяния, обдумывает план осуществления преступного намерения, пути преодоления возможных препятствий, способы сокрытия преступления и т.д. Нередко заранее обдуманный умысел свидетельствует об особом коварстве виновного или изощренности способов достижения преступной цели. При таких обстоятельствах он повышает общественную опасность деяния и личности виновного, и поэтому опаснее внезапно возникшего умысла.

Внезапно возникшим является такой вид умысла, который реализуется в преступлении сразу же или через незначительный промежуток времени после его возникновения. Он может быть простым или аффектированным.

Простым внезапно возникшим умыслом называется такой его вид, при котором намерение совершить преступление возникает у виновного в нормальном психическом состоянии и реализуется сразу же или через короткий промежуток времени после возникновения.

Аффектированный умысел характеризует не столько момент, сколько психологический механизм возникновения намерения совершить преступление. Поводом к его возникновению являются неправомерные или аморальные действия потерпевшего в отношении виновного или его близких либо систематическое противоправное или аморальное поведение потерпевшего, создавшее длительную психотравмирующую ситуацию. Под их влиянием у субъекта возникает сильное эмоциональное напряжение, которое приводит к психологическому срыву, существенно затрудняющему сознательный контроль над волевыми процессами. Этим и обусловлено смягчение наказания за преступление, совершенное с аффектированным умыслом.

По своему психологическому содержанию и заранее обдуманный и внезапно возникший умысел может быть как прямым, так и косвенным.

В зависимости от степени определенности представлений субъекта о важнейших фактических и социальных свойствах совершаемого деяния умысел может быть определенным (конкретизированным) или неопределенным (неконкретизированным).

Определенный (конкретизированный) умысел характеризуется наличием у виновного конкретного представления о качественных и количественных показателях вреда, причиняемого деянием. Если у субъекта имеется четкое представление о каком-то одном индивидуально-определенном результате, умысел является простым определенным.

Альтернативный умысел — это такая разновидность определенного умысла, при котором виновный предвидит примерно одинаковую возможность наступления двух индивидуально определенных последствий. Преступления, совершаемые с альтернативным умыслом, следует квалифицировать в зависимости от фактически причиненных последствий. Так, лицо, нанося удар ножом в грудь, действует с альтернативным умыслом, если с равной долей вероятности предвидит любое из двух возможных последствий: смерть или тяжкий вред здоровью. Его действия должны квалифицироваться как умышленное причинение именно тех последствий, которые фактически наступили.

В литературе была высказана точка зрения, согласно которой преступления, совершенные с альтернативным умыслом, следует квалифицировать как покушение на причинение наиболее тяжких последствий из числа тех, которые охватывались сознанием ви-новного. Такое мнение аргументируется тем, что последствия, вменяемые субъекту, «охватывались его сознанием и его воля была направлена на достижение этих более тяжких последст-вий». Ошибочность приведенной точки зрения обусловлена необоснованной презумпцией того, что воля субъекта направлена на достижение более тяжких последствий. Но если это так, то умысел не считается альтернативным.

Неопределенный (неконкретизированный) умысел означает, что у виновного имеется не индивидуально определенное, а обобщенное представление об объективных свойствах деяния, т.е. он осознает только его видовые признаки. Например, нанося сильные удары ногами по голове, груди и животу, виновный предвидит, что в результате будет причинен вред здоровью потерпевшего, но не осознает степени тяжести этого вреда. Подобное преступление, совершенное с неопределенным умыслом, следует квалифицировать как умышленное причинение того вреда здоровью, который фактически наступил.

Неосторожность и ее виды

Научно-технический прогресс привел к увеличению числа преступлений , совершаемых по неосторожности в сферах охраны окружающей среды , безопасности движения и эксплуатации разных видов транспорта, безопасности условий труда, использования новых мощных источников энергии. Это обострило вопрос об ответственности за неосторожные преступления.

В соответствии с первоначальной редакцией ч. 2 ст. 24 УК деяние, совершенное по неосторожности, признавалось преступлением только в том случае, когда это специально предусматривалось соответствующей статьей Особенной части УК. Федеральным законом от 25 июня 1998 г. № 92-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации» ч. 2 ст. 24 УК была изложена в новой редакции: «Деяние, совершенное только по неосторожности, признается преступлением лишь в случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса». Это значит, что законодатель возвратился к концепции преступлений с альтернативной формой вины : если при описании преступления форма вины не указана и с очевидностью не вытекает из способов законодательного описания этого преступления, то оно может быть совершено как умышленно, так и по неосторожности (например, заражение ВИЧ-инфекцией, разглашение государственной тайны).

Действующий УК законодательно закрепил деление неосторожности на два вида: легкомыслие и небрежность (ч. 1 ст. 26) .

Преступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своего действия (или бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение (ч. 2 ст. 26 УК).

Предвидение возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия составляет интеллектуальный элемент легкомыслия, а самонадеянный расчет на их предотвращение — волевой.

Характеризуя интеллектуальный элемент легкомыслия, законодатель указывает только на предвидение возможности наступления общественно опасных последствий, но опускает психическое отношение к действию или бездействию. Это объясняется тем, что сами по себе действия, взятые в отрыве от последствий, обычно не имеют уголовно-правового значения. Вместе с тем лицо, действующее по легкомыслию, всегда осознает отрицательное значение возможных последствий для общества и именно поэтому стремится к предотвращению этих последствий. Следовательно, при легкомыслии виновный осознает потенциальную общественную опасность своего действия или бездействия.

По интеллектуальному элементу легкомыслие имеет некоторое сходство с косвенным умыслом . Но если при косвенном умысле виновный предвидит реальную (т.е. для данного конкретного случая) возможность наступления общественно опасных последствий, то при легкомыслии эта возможность предвидится как абстрактная: субъект предвидит, что подобного рода действия вообще могут повлечь за собой общественно опасные последствия, но полагает, что в данном конкретном случае они не наступят. Он легкомысленно, несерьезно подходит к оценке тех обстоятельств, которые, по его мнению, должны были предотвратить наступление преступного результата, но на самом деле оказались неспособными противодействовать его наступлению.

Основное, главное отличие легкомыслия от косвенного умысла заключается в содержании волевого элемента. Если при косвенном умысле виновный сознательно допускает наступление общественно опасных последствий, т.е. одобрительно относится к ним, то при легкомыслии отсутствует не только желание, но и сознательное допущение этих последствий и, наоборот, субъект стремится не допустить их наступления, относится к ним отрицательно.

Различие между косвенным умыслом и легкомыслием видно на следующем примере. По предварительной договоренности С. и И. с целью хищения вещей проникли в дом 76-летней А., избили ее, причинив тяжкие телесные повреждения, в том числе переломы костей носа, скуловых костей и основания черепа, связали ее и вставили в рот кляп. После этого они похитили интересовавшие их вещи и скрылись. В результате механической асфиксии, развившейся вследствие введения тряпичного кляпа в рот, А. на месте происшествия скончалась. Суд первой инстанции признал деяние в части лишения А. жизни причинением смерти по неосторожности, основываясь на показаниях подсудимых о том, что они избили А. не с целью убийства , а чтобы сломить ее сопротивление, рассчитывая, что утром к А. придут родственники или знакомые и освободят ее. Однако Военная коллегия Верховного Суда РФ приговор отменила и направила дело на новое кассационное рассмотрение, указав следующее.

Осужденные знали о преклонном возрасте Д., но применили к ней насилие, опасное для жизни, а затем, связав руки и ноги, оставили ее с разбитым лицом, залитой кровью носоглоткой и с кляпом, закрывавшим дыхательные пути, забросав ее одеялом и матрацем. Для С. и И. было очевидным беспомощное состояние А., и они безразлично относились к этому, а также к возможным последствиям.

Ошибка суда первой инстанции заключалась в неправильной оценке психического отношения виновных к последствиям совершенного деяния как неосторожного, тогда как имел место косвенный умысел.

При преступном легкомыслии в отличие от косвенного умысла сознание и воля лица не безразличны к возможным отрицательным последствиям своего деяния, а направлены на их предотвращение. Закон характеризует волевое содержание легкомыслия не как надежду, а именно как расчет на предотвращение общественно опасных последствий, имеющий под собой вполне реальные, хотя и недостаточные основания. При этом виновный рассчитывает на конкретные, реальные обстоятельства, способные, по его мнению, противодействовать наступлению преступного результата: на собственные личные качества (силу, ловкость, опыт, мастерство), на действия других лиц или механизмов, а также на иные обстоятельства, значение которых он оценивает неправильно, вследствие чего расчет на предотвращение преступного результата оказывается неосновательным, самонадеянным, не имеющим достаточных к тому оснований. Примером преступления, совершенного с легкомыслием, может служить дело Ш., осужденного за убийство подростка О.

Мотивами преступления называются обусловленные определенными потребностями и интересами внутренние побуждения, которые вызывают у лица решимость совершить преступление и которыми оно руководствовалось при его совершении.

Цель преступления — это мысленная модель будущего результата, к достижению которого стремится лицо при совершении преступления. Иногда цель неосновательно отождествляется с последствиями преступления. Так, по мнению В.Г. Беляева, цель преступления состоит в общественно опасных изменениях в объекте данного преступления, которых стремится достичь виновный. При таком понимании цели ее невозможно отличить от последствий, составляющих признак объективной стороны преступления . Во избежание подобной путаницы следует иметь в виду, что под целью как признаком субъективной стороны преступления понимается лежащий вне рамок объективной стороны конечный результат, которого стремится достичь виновный посредством совершения преступления. Так, при убийстве его цель состоит не в лишении жизни другого человека, а, например, в сокрытии другого преступления, в использовании органов или тканей потерпевшего и т.д. Цель — это стимул к совершению преступления, и его достижение или недостижение на квалификацию преступления не влияет (в отличие от последствий).

Мотив и цель преступления тесно связаны между собой. Исходя из определенных потребностей, человек испытывает сначала неосознанное влечение, затем — сознательное стремление к удовлетворению потребности. На этой основе формируется цель поведения.

Таким образом, цель преступления возникает на основе преступного мотива, а вместе мотив и цель образуют ту базу, на которой рождается вина как определенная интеллектуальная и волевая деятельность субъекта, непосредственно связанная с совершением преступления и протекающая в момент его совершения. Общественно опасные последствия преступления охватываются мотивами и целями только в умышленных преступлениях. В случае причинения общественно опасного последствия по неосторожности мотивы и цели поведения человека не охватывают последствий. Поэтому применительно к преступлениям, совершенным по неосторожности, нельзя говорить о преступных мотивах и целях.

Р. И. Михеев утверждает, что мотивы и цели присущи не только умышленным, но и неосторожным преступлениям, поскольку «закон не предусматривает какого-либо различия между мотивами и целями неосторожных и умышленных преступлений». Эта позиция вызывает возражения. Ее некорректность обусловлена тем, что автор неосновательно приписывает законодателю якобы равное отношение к мотивам и целям преступлений, совершаемых с разными формами вины. На самом же деле ни в одной статье УК ни разу не упоминаются мотивы и цели при описании не только неосторожных преступлений, но и преступлений, совершение которых возможно как умышленно, так и по неосторожности.

Мотивы и цели преступления всегда конкретны и, как правило, формулируются в диспозициях норм Особенной части УК: цель завладения имуществом, цель облегчить или скрыть другое преступление, цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации и др.; мотивы корыстные, садистские, хулиганские, мести и т.п. Но в некоторых случаях законодатель дает обобщенную характеристику мотивов как личной заинтересованности. При такой формулировке суд должен точно установить содержание мотива и обосновать утверждение, что он имеет характер личной заинтересованности.

Для правильной уголовно-правовой оценки большое значение имеет классификация мотивов и целей. Некоторыми учеными мотивы и цели классифицируются по их характеру (например, ревность т.д.). Однако эта классификация, важная для установления фактического содержания преступления, не влечет каких-то особых правовых последствий. Точно так же не оказывает заметного влияния на уголовную ответственность и классификация, основанная на признаке устойчивости (ситуативные и личностные). Поэтому наиболее практически полезной представляется классификация, основанная на моральной и правовой оценке мотивов и целей. С этой точки зрения все мотивы и цели преступлений можно подразделить на две группы: 1) низменные, 2) лишенные низменного содержания.

К низменным следует отнести те мотивы и цели, с которыми УК связывает усиление уголовной ответственности либо в рамках Общей части, оценивая их как обстоятельства, отягчающие наказание , либо в рамках Особенной части, рассматривая их в конкретных составах преступлений как квалифицирующие признаки либо как признаки, с помощью которых конструируются специальные составы преступлений с усилением наказания по сравнению с более общими составами подобных преступлений. Например: посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК) как частный случай убийства (п. «б» ч. 2 ст. 105 УК); захват заложника (ст. 206 УК) как частный случай незаконного лишения свободы (ст. 127 УК); диверсия (ст. 281 УК) как частный случай умышленного уничтожения имущества (ст. 167 УК).

Низменными являются такие мотивы, как корыстные (п. «з» ч. 2 ст. 105, п. «з» ч. 2 ст. 126, п. «з» ч. 2 ст. 206 УК), хулиганские (п. «и» ч. 2 ст. 105, п. «д» ч. 2 ст. 111, п. «д» ч. 2 ст. 112, п. «а» ч. 2 ст. 115, п. «а» ч. 2 ст. 116, ст. 245 УК), политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы (п. «е» ч. 1 ст. 63, п. «л» ч. 2 ст. 105, п. «е» ч. 2 ст. 111, п. «е» ч. 2 ст. 112, п. «б» ч. 2 ст. 115, п. «б» ч. 2 ст. 116, п. «з» ч. 2 ст. 117, ч. 2 ст. 119, ч. 4 ст. 150, п. «б» ч. 1 ст. 213, ч. 2 ст. 214, п. «б» ч. 2 ст. 244 УК), кровной мести (п. «е"» ч. 2 ст. 105 УК), связанные с осуществлением потерпевшим служебной деятельности или выполнением общественного долга (п. «ж» ч. 1 ст. 63, п. «б» ч. 2 ст. 105, п. «а» ч. 2 ст. 111, п. «б» ч. 2 ст. 112, п. «б» ч. 2 ст. 117 УК), месть за правомерные действия других лиц (п. «е"» ч. 1 ст. 63, ст. 277, ст. 295, ст. 317 УК).

К низменным целям относятся: цель облегчить или скрыть другое преступление (п. «е"» ч. 1 ст. 63, п. «к» ч. 2 ст. 105 УК), цель использования органов или тканей потерпевшего (п. «м» ч. 2 ст. 105, п. «ж» ч. 2 ст. 111, п. «ж» ч. 2 ст. 127.1 УК); цель вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления или иных антиобщественных действий (п. «д» ч. 1 ст. 63 УК); цель прекращения государственной или политической деятельности потерпевшего (ст. 277 УК); цель свержения или насильственного изменения конституционного строя РФ (ст. 279 УК); цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности РФ (ст. 281 УК).

Понятие «низменные побуждения» используется в Уголовном кодексе всего два раза: в ст. 153 и 155 наказуемость подмены ребенка и разглашения тайны усыновления (удочерения) связывается с совершением этих деяний из корыстных или иных низменных побуждений. Употребление данного термина в обоих случаях является весьма неудачным, поскольку неосновательно сужает рамки применения указанных норм. Представляется, что потребностям практики гораздо больше соответствовало бы определение мотивов названных преступлений как корыстная или иная личная заинтересованность.

Мотивы и цели, с которыми закон не связывает усиление уголовной ответственности ни путем создания специальных норм с более строгими санкциями, ни путем придания им значения квалифицирующих признаков, ни путем признания их обстоятельствами, отягчающими наказание, относятся к не имеющим низменного содержания (ревность, месть, карьеризм, личная неприязнь и т.п.).

Кроме названных, некоторые ученые выделяют группу мотивов и целей общественно полезного характера. Представляется, что ни мотив, ни цель, которые явились психологической основой преступления, нельзя рассматривать как общественно полезные. В отдельных случаях они могут выполнять функцию обстоятельств, смягчающих наказание, но никогда не могут оправдать преступление (мотив сострадания к потерпевшему, цель пресечения преступления или задержания лица, совершившего преступление).

Как и другие факультативные признаки состава преступления , мотив и цель играют троякую роль.

Во-первых, они превращаются в обязательные, если законодатель вводит их в состав конкретного преступления в качестве необходимого условия уголовной ответственности. Так, мотив корыстной или иной личной заинтересованности является обязательным признаком субъективной стороны злоупотребления должностными полномочиями (ст. 285 УК), а цель завладения чужим имуществом — обязательным признаком пиратства (ст. 227 УК).

Во-вторых, мотив и цель могут изменять квалификацию, т.е. служить признаками, при помощи которых образуется состав того же преступления с отягчающими обстоятельствами. В этом случае они не упоминаются законодателем в основном составе преступления, но с их наличием изменяется квалификация и наступает повышенная ответственность. Например, похищение человека из корыстных побуждений повышает степень общественной опасности преступления, и закон рассматривает его как квалифицированный вид (п. «з» ч. 2 ст. 126 УК). Уклонение военнослужащего от военной службы путем симуляции болезни или иными способами представляет квалифицированный вид этого преступления, если оно совершается с целью полного освобождения от исполнения обязанностей военной службы (ч. 2 ст. 339 УК).

В-третьих, мотив и цель могут служить обстоятельствами, которые без изменения квалификации смягчают или отягчают уголовную ответственность, если они не указаны законодателем при описании основного состава преступления и не предусмотрены в качестве квалифицирующих признаков. Так, мотивы политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы (п. «е» ч. 1 ст. 63 УК) либо мести за правомерные действия других лиц (п. «е"» ч. 1 ст. 63 УК) рассматриваются как отягчающие обстоятельства и усиливают наказание за любое преступление. Напротив, мотив сострадания (п. «д» ч. 1 ст. 61 УК) или цель задержания лица, совершившего преступление, хотя и с нарушением условий правомерности необходимой обороны (п. «ж» ч. 1 ст. 61 УК), признаются обстоятельствами, смягчающими ответственность за любое преступление.

Мотивы и цели преступления могут в отдельных случаях служить исключительными смягчающими обстоятельствами и в этом качестве обосновать назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление санкцией применяемой нормы Особенной части УК (ст. 64), либо лечь в основу решения об освобождении от уголовной ответственности или от наказания.

Ошибка и ее значение

2. Ошибочная оценка лицом совершаемого деяния как преступного, тогда как на самом деле закон не относит его к преступлениям — так называемое мнимое преступление. В подобных случаях деяние не причиняет и не может причинить вред общественным отношениям, охраняемым уголовным законом, оно не обладает свойствами общественной опасности и противоправности, и поэтому не является объективным основанием уголовной ответственности . Например, «похищение» автомобильных покрышек, выброшенных из-за их износа, не является преступным по причине отсутствия объекта посягательства, поэтому нет и вины в ее уголовно-правовом значении.

3. Неправильное представление лица о юридических последствиях совершаемого преступления: о его квалификации, виде и размере наказания , которое может быть назначено за совершение этого деяния. Осознание названных обстоятельств не входит в содержание умысла , поэтому их ошибочная оценка не влияет на форму вины и не исключает уголовной ответственности. Так, лицо, изнасиловавшее малолетнюю, наказывается в соответствии с санкцией нормы, включающей данный квалифицирующий признак, даже если субъект ошибочно полагает, что его деяние наказывается в пределах санкции той нормы, где описано изнасилование без отягчающих обстоятельств.

Таким образом, общее правило, определяющее значение юридической ошибки, сводится к тому, что уголовная ответственность лица, заблуждающегося относительно юридических последствий совершаемого деяния, наступает в соответствии с оценкой этого деяния не субъектом, а законодателем. Такая ошибка обычно не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию преступления , ни на размер наказания.

Фактическая ошибка — это неверное представление лица о фактических обстоятельствах, играющих роль объективных признаков состава данного преступления и определяющих характер преступления и степень его общественной опасности. В зависимости от содержания неправильных представлений, т. е. от предмета неверного восприятия и ошибочных оценок, принято различать следующие виды фактической ошибки: в объекте посягательства, в характере действия или бездействия, в тяжести последствий, в развитии причинной связи, в обстоятельствах, отягчающих и смягчающих наказание. Помимо названных видов, в литературе предлагается выделять ошибки в предмете преступления, в личности потерпевшего , в способе и средствах совершения преступления. Но все они либо являются разновидностями ошибки в объекте или в объективной стороне преступления , либо вообще не влияют на уголовную ответственность.

Практическое значение имеет лишь существенная фактическая ошибка, т. е. та, которая касается обстоятельств, имеющих юридическое значение как признак состава данного преступления и в этом качестве влияющих на содержание вины, ее форму и пределы уголовно-правового воздействия. Несущественное заблуждение (например, о модели и точной стоимости похищенного у гражданина автомобиля) не рассматривается как вид фактической ошибки.

Ошибка в объекте — это неправильное представление лица о социальной и юридической сущности объекта посягательства. Возможны две разновидности подобной ошибки.

Первая — так называемая подмена объекта посягательства. Она заключается в том, что виновный ошибочно полагает, будто посягает на один объект, тогда как в действительности ущерб причиняется другому объекту, неоднородному с тем, который охватывался его умыслом. Например, лицо, пытающееся похитить из аптечного склада наркотикосодержащие препараты, на самом деле похищает лекарства, в которых наркотические средства не содержатся. При такого рода ошибке преступление следует квалифицировать в зависимости от направленности умысла. Однако нельзя не считаться с тем, что объект, охватываемый умыслом виновного, фактически не потерпел ущерба. Чтобы привести в соответствие эти два обстоятельства (с одной стороны, направленность умысла, а с другой — причинение вреда иному объекту, а не тому, на который субъективно было направлено деяние), при квалификации подобных преступлений применяется юридическая фикция: преступление, которое по своему фактическому содержанию было доведено до конца, оценивается как покушение на намеченный виновным объект. В приведенном примере лицо должно нести ответственность за покушение на хищение наркотических средств (ч. 3 ст. 30 и 229 УК). Правило квалификации преступлений, совершенных с ошибкой в объекте рассматриваемого вида, применяется только при конкретизированном умысле.

Второй разновидностью ошибки в объекте является незнание обстоятельств, наличие которых изменяет социальную и юридическую оценки объекта. Так, беременность потерпевшей при убийстве или несовершеннолетие потерпевшей при изнасиловании повышают общественную опасность названных преступлений и служат квалифицирующими признаками. Данная разновидность ошибки влияет на квалификацию преступлений двояким образом. Если виновный не знает о наличии таких обстоятельств, существующих в действительности, то преступление квалифицируется как совершенное без отягчающих обстоятельств. Если же он ошибочно предполагает наличие соответствующего отягчающего обстоятельства, то деяние должно квалифицироваться как покушение на преступление с этим отягчающим обстоятельством.

От ошибки в объекте необходимо отличать ошибку в предмете посягательства и в личности потерпевшего.

При ошибке в предмете посягательства ущерб причиняется именно предполагаемому объекту, хотя непосредственному воздействию подвергается не намеченный преступником, а другой предмет. Подобная ошибка не касается обстоятельств, имеющих значение признака состава преступления , и поэтому не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию, ни на уголовную ответственность. Однако нужно иметь в виду, что неверное представление о предмете посягательства иногда влечет ошибку и в объекте преступления . Например, похищение у гражданина газовой зажигалки, ошибочно принятой за пистолет, связано с ошибочной оценкой не только предмета посягательства, но и объекта преступления, поэтому квалифицируется в зависимости от направленности умысла (в данном примере — как покушение на хищение огнестрельного оружия).

Ошибка в личности потерпевшего означает, что виновный, наметив жертву, ошибочно принимает за нее другое лицо, на которое и совершает посягательство. Как и при ошибке в предмете посягательства, здесь заблуждение виновного не касается обстоятельств, являющихся признаком состава преступления. В обоих случаях страдает именно намеченный объект, поэтому ошибка не оказывает никакого влияния ни на квалификацию преступления, ни на уголовную ответственность, если, разумеется, с заменой личности потерпевшего не подменяется объект преступления (например, по ошибке совершается убийство частного лица вместо убийства государственного или общественного деятеля с целью прекращения его государственной или политической деятельности — ст. 277 УК).

Ошибка в характере совершаемого действия (или бездействия) может быть двоякого рода.

Во-первых, лицо неправильно оценивает свои действия как общественно опасные, тогда как они не обладают этим свойством. Подобная ошибка не влияет на форму вины, и деяние остается умышленным, но ответственность наступает не за оконченное преступление, а за покушение на него, поскольку преступное намерение не было реализовано. Так, сбыт иностранной валюты, которую виновный ошибочно считает фальшивой, составляет покушение на сбыт поддельных денег (ч. 3 ст. 30 и ч. 1 ст. 186 УК).

Во-вторых, лицо ошибочно считает свои действия правомерными, не осознавая их общественной опасности (например, лицо убеждено в подлинности денег, которыми расплачивается, но они оказываются фальшивыми). Такая ошибка устраняет умысел, а если деяние признается преступным только при умышленном его совершении, то исключается и уголовная ответственность. Если же деяние признается преступным и при неосторожной форме вины, то при незнании его общественно опасного характера ответственность за неосторожное преступление наступает только при условии, что лицо должно было и могло осознавать общественную опасность своего действия или бездействия и предвидеть его общественно опасные последствия.

Если объективная сторона преступления характеризуется в законе с помощью таких признаков, как способ, место, обстановка или время его совершения, то ошибка относительно этих признаков означает разновидность ошибки в характере совершаемого деяния. При этом квалификация преступления определяется содержанием и направленностью умысла виновного. Например, если лицо считает хищение чужого имущества тайным, не зная о том, что за его действиями наблюдают посторонние лица, оно подлежит ответственности не за грабеж , а за кражу .

Ошибка относительно общественно опасных последствий может касаться либо качественной, либо количественной характеристики этого объективного признака.

Ошибка относительно качества, т.е. характера общественно опасных последствий, может состоять в предвидении таких последствий, которые в действительности не наступили, либо в непредвидении фактически наступивших последствий. Такая ошибка исключает ответственность за умышленное причинение фактически наступивших последствий, но может влечь ответственность за их причинение по неосторожности, если это предусмотрено законом.

Ошибка относительно тяжести общественно опасных последствий означает заблуждение в их количественной характеристике. При этом фактически причиненные последствия могут оказаться либо более, либо менее тяжкими по сравнению с предполагаемыми.

Если ошибка в количественной характеристике последствий не выходит за рамки, установленные законодателем, то она не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию преступления. Так, идентичной будет квалификация умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, выразившегося в стойкой утрате трудоспособности как на 35%, так и на 95%, а также хищение чужого имущества стоимостью, превышающей как 1 млн. рублей, так и 20 млн. рублей. Не оказывает она влияния на квалификацию преступления и в тех случаях, когда ответственность не дифференцируется в зависимости от тяжести причиненного вреда (например, от фактического размера материального ущерба, если он является значительным при умышленном уничтожении или повреждении чужого имущества, — ч. 1 ст. 167 УК).

В тех случаях, когда уголовная ответственность зависит от тяжести последствий, лицо, допускающее ошибку относительно этого признака, должно нести ответственность в соответствии с направленностью умысла.

Например, попытку перемещения через таможенную границу Российской Федерации товаров в крупном размере, не удавшуюся в силу обстоятельств, не зависящих от воли виновного (в связи с падением рыночных цен на перемещаемые товары размер не достиг критериев крупного), Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ признала покушением на совершение контрабанды в крупном размере1.

Наступление более тяжкого последствия, чем субъект имел в виду, исключает ответственность за его умышленное причинение. Если же причинение более тяжкого последствия охватывалось неосторожной виной, то наряду с ответственностью за умышленное причинение (или попытку причинения) намеченного последствия наступает ответственность и за неосторожное причинение более тяжкого последствия, если таковая предусмотрена законом. При этом возможны два варианта квалификации. Деяние квалифицируется по одной уголовно-правовой норме , если она, устанавливая ответственность за умышленное причинение одних последствий, предусматривает неосторожное причинение более тяжких последствий как квалифицирующий признак (ч. 2 ст. 167, ч. 4 ст. 111 УК). Если же подобной нормы в УК нет, а также в случаях реальной совокупности преступлений (пытаясь умышленно причинить тяжкий вред здоровью одного человека , виновный по неосторожности причиняет смерть и другому лицу), деяние должно квалифицироваться по статьям УК об умышленном причинении (или покушении на причинение) намеченного последствия (ч. 1 ст. 111 УК) и о неосторожном причинении фактически наступившего более тяжкого последствия (ст. 109 УК).

Ошибка в развитии причинной связи означает неправильное понимание виновным причинно-следственной зависимости между его деянием и наступлением общественно опасных последствий.

Когда вследствие преступных действий наступает тот преступный результат, который охватывался намерением виновного, то ошибка в причинной связи не влияет на форму вины. Однако если последствие, охватываемое умыслом, фактически наступает, но является результатом не тех действий, которыми виновный намеревался их причинить, а других его действий, ошибка в развитии причинной связи влечет изменение квалификации деяния.

У. и Л. с целью кражи проникли в дом, но, обнаружив там престарелого Ю. и стремясь избавиться от свидетеля , нанесли ему два ножевых удара в область сердца. Похитив ценные вещи , они подожгли дом, где оставался Ю., которого преступники считали уже мертвым. Но оказалось, что Ю. был лишь тяжело ранен и погиб только при пожаре. Ошибка У. и Л. относительно причины смерти Ю. породила совокупность двух преступлений против личности: покушения на убийство с целью скрыть другое преступление (ч. 3 ст. 30 и п. «к» ч. 2 ст. 105 УК) и причинения смерти по неосторожности (ст. 109 УК). Это деяние было бы неправильно квалифицировать только как убийство, поскольку действительное развитие причинной связи здесь не совпадает с предполагаемым и смерть не является результатом ножевых ранений.

Ошибка в обстоятельствах, отягчающих и смягчающих наказание, заключается в неверном представлении виновного об отсутствии таких обстоятельств, когда они имеются, либо об их наличии, когда фактически они отсутствуют. В этих случаях ответственность определяется содержанием и направленностью умысла. Если виновный считает свое деяние совершенным без отягчающих или смягчающих обстоятельств, то ответственность должна наступать за основной состав данного преступления. Так, лицо не может нести ответственность за изнасилование несовершеннолетней, если он обоснованно считал ее достигшей возраста 18 лет; соучастник, не знавший о том, что взяткополучатель является главой органа местного самоуправления , не может отвечать за пособничество в получении взятки, предусмотренной ч. 3 ст. 290 УК. И наоборот, если виновный был убежден в наличии отягчающего обстоятельства, которое на самом деле отсутствовало, деяние должно квалифицироваться как покушение на преступление, совершенное при отягчающих обстоятельствах.

Субъективность отношения человека к природе выражается в структуре и своеобразии этого отношения. Недаром говорят, что познать личность - значит выявить ее отношения к действительности.

Проблема отношений является одной из наиболее перспективных и изучаемых проблем в современной психологии. Основоположниками теории отношений по праву считают В.Н. Мясищева, который, развивая идеи, заложенные еще А.Ф. Лазурским, разработал достаточно стройную систему взглядов на природу отношений человека, их структуру, своеобразие, динамику проявлений. По мнению В.Н. Мясищева, отношения человека представляют «...целостную систему индивидуальных, избирательных, сознательных связей личности с различными сторонами объективной действительности. Эта система вытекает из всей истории развития человека, она выражает его личный опыт и внутренне определяет его действия, его переживания» (Мясищев В.Н. Личность и неврозы. - Л., 1960. - С. 210). В системе отношений человека выражаются его взгляды, установки, позиции, «запечатлены» в конечном итоге его потребности, обусловливающие значимость, «пристрастность» к объектам действительности и к самому себе. Отношения человека многообразны. Обычно говорят об экономических, правовых, эстетических, нравственно-этических, межличностных и других видах отношений. В.Н. Мясищев выделяет три основные группы отношений: а) отношения человека к людям; б) отношение его к себе; в) отношение к предметам внешнего мира.

Среди многообразных отношений человека выделяют как специфические его отношения к природе. Именно такого рода отношения и являются одним из составляющих компонентов предмета экологической психологии. Отношения человека к природе могут описываться как некоторая объективная характеристика, что важно для собственно научного анализа проблемы так же, как и характеристика субъективная, когда объективная связь природы и потребностей личности находит отражение в ее внутреннем мире.

В силу этого практически любое отношение к природе приобретает своеобразие субъективного отношения.

Итак, что же представляет собой субъективное отношение к природе и каковы его разновидности?

В качестве базовых параметров субъективного отношения к природе выделяются:

· широта: фиксирует в каких именно объектах и явлениях природы запечатлены потребности человека; одних привлекают только определенные явления природы, животные, других - самые разнообразные объекты, природа в целом;

· интенсивность: указывает в каких сферах и в какой степени проявляются субъективные отношения к природе;

· степень осознанности: выявляет в какой мере личностью осознается запечатленность своих потребностей в объектах и явлениях природы, другими словами, насколько она отдает себе отчет в этом.

· эмоциональность: характеризует отношение человека по оси «рациональное - эмоциональное»; у одних людей преобладает чисто эмоциональное отношение, часто не контролируемое, у других эмоции сопровождаются пониманием своего отношения, высоким уровнем самоконтроля;

· обобщенность: характеризует субъективное отношение по оси «частное - общее»; например, любовь только к своему домашнему животному или любовь ко всем животным данного вида или любовь к природе в целом;

· доминантностъ: описывает субъективное отношение к природе по оси «незначимое - значимое»; для одних людей более значимы отношения к людям, для других - отношения к состояниям внутреннего мира, для третьих - отношение к природе и т.п.;

· когерентность (от лат. - находящийся в связи): характеризует отношение по оси «гармония -дисгармония»; это степень согласованности всех отношений личности: например, любовь к природе у лесника может как сочетаться с его отношением к своей профессии, так и не сочетаться;

· принципиальность: описывает субъективное отношение по оси «зависимое - независимое»; непринципиальным, например, является отношение человека, который любит своего питомца, но не вмешивается в процесс, когда другие люди истязают животных;

· сознательность: характеризует субъективное отношение по оси «неосознанное - сознательное»: сознательность проявляется в способности, с одной стороны, осознавать свое отношение к чему-то, с другой - ставить цели в соответствии со своим отношением, проявлять тот или иной уровень активности по ее достижению.

Особое место в описываемой концепции уделяется модальности и интенсивности субъективного отношения к природе.

Модальность - это качественно-содержательная характеристика. Авторы выделяют два основания для описания модальности отношения к природе. Это прагматизм - непрагматизм и наделение природы объектными или субъектными свойствами. Соответственно выделяются четыре типа модальности отношения к природе:

· объектно-прагматический: отношение к природе характеризуется как к объекту удовлетворения своих потребностей, это наиболее, к сожалению, распространенный тип отношений;

· субъектно-прагматический: например, владелец собаки любит ее, хорошо относится, но его цель, чтобы она завоевала высокое место на выставке;

· объектно-непрагматический: например, отношение служителя цирка к лошади, он ухаживает за ней, кормит ее, но используют ее другие;

· субъектно-непрагматический: например, отношение хозяйки к своей кошке или собаке, которые являются единственными друзьями, собеседниками, становятся полноправными членами семьи.

Интенсивность субъективного отношения к природе авторы оценивают по перцептивно-аффективному параметру (перцепция - это восприятие, аффект - эмоция), который характеризуется эстетическим освоением объектов природы, отзывчивостью на их проявления, этическим освоением. Когнитивный (познавательный) параметр выражает стремление человека познавать природу. Практический компонент субъективного отношения к природе находит выражение в готовности человека к практическому взаимодействию с природой; поступочный компонент (структура поступков) отражает ориентированность человека на изменение природы в соответствии со своим субъективным отношением.

Здесь мы не случайно привели, хотя и в очень сжатом виде, все характеристики субъективного отношения к природе, предлагаемые С.Д. Дерябо и В.А. Ясвиным. Во-первых, это наиболее логически обоснованная и стройная теоретическая система, фиксирующая отношения человека к природе. Во-вторых, она позволяет выявлять разновидности субъективного отношения к природным объектам и явлениям, типологизировать их.

В конечном итоге ученые выделяют 16 типов отношения человека к природе, которые отражены в таблице.

Таблица - Типология субъективного отношения к природе

По выделенным параметрам субъективного отношения к природе легко дать характеристику всем типам отношений. Для примера ограничимся описанием лишь двух типов:

· перцептивно-аффективный объектно-непрагматический тип: при контактах с природой такой человек не преследует цель получить от нее какой-либо полезный продукт, преобладает непрагматическая мотивация: отдохнуть на природе, подышать чистым воздухом, полюбоваться красотами и т.п.;

· поступочный субъектно-непрагматический тип: для личности с таким типом свойственно субъектное восприятие природы, которое регулируется высокими этическими нормами, такими же, какими регулируются его отношения с другими людьми; мы уже отмечали, что подобное отношение было свойственно великим гуманистам, таким, как М. Ганди, Л. Толстой, А. Швейцер и др.; данного рода отношение проявляется в соответствующих поступках личности, ее активности по изменению к окружающей действительности, в природоохранительной деятельности, направленной как на сохранение самих природных объектов, так и (это особенно хотелось бы подчеркнуть) людей, которые взаимодействуют с природой.

В заключение следует отметить, что здесь приводится лишь одна концепция, которая описывает своеобразие субъективного отношения человека к природе, т.е. концепция, предложенная С. Д.Дерябо и В.А. Ясвиным. Это обусловлено рядом причин. Во-первых, в современной отечественной экологической психологии пока еще не сформировано других подходов, которые бы задавали некую альтернативу описанным взглядам. Во-вторых, данная концепция, с одной стороны, носит достаточно общий характер, с другой - легко приложима к описанию конкретных явлений, характеризующих своеобразие взаимодействия человека с природой, дает возможность практически анализировать и диагностировать конкретные отношения человека к объектам и явлениям природы.

Итак, можно сказать, что субъективное отношение человека к природе - это достаточно сложная с психологической точки зрения сфера взаимодействия человека с миром, где находят выражение позиция личности, ее взгляды и установки, обусловленные уровнем развития экологического сознания и уровнем воспитанности. Задана некоторая идеальная модель такого рода отношения, опираясь на которую можно организовать процесс экологического образования и воспитания подрастающего поколения, целью которого является формирование личности, наделяющей природу признаками субъектности и характеризующейся непрагматическим типом взаимодействия, сознательно и ответственно осуществляющей не только свои действия по отношению к природе, но и совершающей поступки, несущие высокий заряд нравственности и порядочности, духовности в широком смысле этого слова.